— Мне так нравятся раковины, которые ты подарил, — сказал он. — Всегда ношу их с собой. Ты прав. Они всегда помогают отвлечься, когда грустно. Когда я в ту ночь вернулся от тебя, они ужасно всем понравились. Я раздал несколько штук друзьям.

— Другим посыльным? — с улыбкой спросил я. Ну скажите, кому нужен человек, который не в состоянии себя контролировать — свой голос, выражение лица? Мне так хотелось напиться.

— Ну конечно, кому же еще? — спросил он. И подмигнул.

Эх, в мире, где посыльные с такой легкостью превращаются в обычных детей, мне только и оставалось, что заикаться и запинаться, краснеть и бледнеть, кричать и голосить. Будь что будет, лишь бы виски не переводилось!

— Ты знаешь, я так и не раскрыл преступление. Преступления, — признался я.

— А раскрывать было и нечего, — ответил он. — Это были самоубийства.

— Самоубийства? — от потрясения я готов был рухнуть в обморок.

— Самоубийства, обставленные как убийства, — объяснил мальчик. — Когда кто-то хотел умереть, он совершал самоубийство, а мы обставляли его, как убийство. Такой был уговор.

— Почему вы убивали себя, милый малыш? — спросил я. — Почему? Почему?

— А ты думаешь, нам очень хорошо живется? — спросил он, глядя на меня своими огромными голубыми глазами. — Мы слишком много знаем. Нам скучно, мы убивали себя оттого, что были посыльными, оттого, что жизнь — это такая скука. Если бы не мама, я был бы следующим. Двенадцатым погибшим посыльным. Знаешь, нам колют один препарат, инъекции, от которых мы навсегда остаемся детьми, посыльными. Но с этими инъекциями мы можем прожить не дольше тридцати лет. А если мы перестаем их получать, то…

— То что?

— Умираем через год-другой. То есть вариантов у нас немного: либо навсегда остаться посыльным, либо прожить год-другой, как обычный ребенок. В Городе это, конечно, невозможно. Ну вот, Эсме помогла мне сделать выбор. Я поживу пару лет обычным ребенком. Что скажешь?

— То есть тебе перестали делать эти инъекции? — с ужасом спросил я.

— Инъекции — монополия Городского Совета, — ответил он. — Плата за то, что мы посыльные. Разве ты не понимаешь? Я был готов убить себя, чтобы не быть посыльным! И вообще, зачем жить больше двух лет? Посыльный или ребенок — какая разница? Жизнь — скучная штука.

— Значит, это были не Убийства, а Самоубийства Посыльных? — уточнил я. — Так?

— Ага, — кивнул он. — Забавно, правда?

— Очень забавно! — возмутился я. — И что же, так все и будет продолжаться?

— Ага, — ответил он. — Вчера вечером еще один покончил с собой. Думаю, скоро все предприятие накроется. Это наша главная цель — чтобы не было новых посыльных.

— Мсье Жакоб знал об этом? — спросил я.

Он расхохотался:

— Не скажу! — От смеха у него выступили слезы.

— Но при чем здесь я? — удивился я.

— Не скажу! — крикнул он. И убежал.