Я решил уехать первым же трансокеанским лайнером. Матушка поступила как всегда, когда я уезжал: обиделась и заплакала. Ванг Ю собрал корзину вкусной еды. Ненавижу, когда вокруг меня бегают, но он так настаивал, что я согласился, чтобы он проводил меня до порта.

Пожимая мне руку, он сказал:

— Счастливого пути, господин. Я буду по вас скучать.

Скучать? Я не поверил своим ушам.

— Вы очень приятный человек, — улыбнулся он.

— Спасибо, Ванг Ю, — ответил я.

— Я хочу кое-что подарить вам на прощание, — произнес он и, вытащив что-то из кармана, протянул мне. Это был морской камень. — Это единственное, что я привез из Индии. Я носил его с собой, ожидая, пока встречу кого-нибудь достойного, кому его подарить. Вы очень добрый. У вас большое сердце. Иногда, пусть и редко, вы напоминаете вашего дедушку.

— Откуда он? — спросил я. — Из Бомбея?

— Это не морской камень, — сказал Ванг Ю. На его лице проявилась ехидная ухмылка, очень похожая на матушкину. — Это камень из почки хиджры, которая меня украла. Пока камень выходил, она так мучилась, что я сохранил его — самое ценное воспоминание из той жизни.

Я растерянно умолк. Быстро распрощавшись со слугой, взбежал по трапу. Положил чемодан в каюту, вышел на палубу. И бросил подарок Ванга Ю в море. Поверьте, не так-то просто избавиться от подаренного вам почечного камня.

В первые дни путешествия я не покидал свою каюту. Прочитал седьмой, восьмой и девятый тома биографии моего лошадиного дрессировщика. Самая подробная биография обычно бывает не больше девяти томов. Но я ее дочитал, и пришлось принимать участие в жизни корабля. Как-то раз я сидел в шезлонге на палубе, пытаясь смотреть на море и небо — вообще-то это трудное для меня занятие — и вдруг мое внимание привлек один мальчик. Это был невзрачный шестилетний мальчуган. Он был одет в отвратительно грязные бермуды в цветочек, на ногах были лиловые кроссовки, а на худеньком тельце — огромная черная футболка. Он стоял ко мне спиной и, опершись на фальшборт, глядел на море. На футболке, дорогой читатель, у него было написано следующее:

Мальчик повернулся ко мне. Он повернулся ко мне. Это был он. Сын Эсме. Мальчик-посыльный. У меня подкосились колени, хоть я и сидел. Он смотрел на меня ясными голубыми глазами. В грязи у него была не только одежда, но и лицо. Он улыбнулся. И подошел ко мне.

— Здравствуйте! — сказал он. У него был звонкий голос, в котором слышались какие-то щебечущие нотки.

— Здравствуй, посыльный. То есть привет, — отозвался я.

— Между прочим, у меня есть имя, — хихикнул он.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Себастьян! — ответил он.

Ну конечно. Себастьян.

— А мама, мама твоя где? — нетерпеливо спросил я.

— Эсме опоздала на корабль, — сказал он. — Пошла навестить дядю Доманью. Сказала: «Если опоздаю, садись на корабль и уплывай, а я догоню тебя на следующем». Вот я сел и поплыл. У нас очень красивая каюта: на палубе «С». А твоя где? Где твоя?

С посыльными у него не осталось ничего общего. Сын Эсме. Это был сын Эсме.

— Что за надпись у тебя на спине? — спросил я.

— Моя любимая группа, «Кокни Ребел», — сказал он. — Строчка из их песни «Себастьян». Мама очень обрадовалась, когда узнала, как меня зовут. Оказывается, это ее любимая песня. Заказала мне футболку с такой надписью. Как? Красиво получилось?

— А-а-а, так значит, ты выбрал себе имя по этой песне?

— Не-е-ет. Я выбрал его в честь Баха, — ответил он. — Но оно мне уже надоело. Я хочу его поменять. Пусть будет Иоганн. Или Мурик.

— Иоганн опять из-за Баха?

— Да-да, обожаю Баха.

— Но Мурик — это кошачье имя.

— Какая разница?

Правильно. Какая разница. Иоганн или Мурик.

Он радостно подпрыгнул:

— Мама очень хочет, чтобы меня звали Тедди. В честь одного рассказа Сэлинджера. Это ее самый любимый писатель. Ты знаешь, ее имя тоже из Сэлинджера.

— Не знаю, — ответил я. В горле у меня стоял ком. Я был готов разрыдаться. Как я соскучился по Эсме! — Думаю, что так ее назвал профессор Доманья. Он же крестный отец твоей матери.

— Нет, вряд ли, — весело ответил он.

— Что значит «вряд ли»? — переспросил я, не сдержав дрожь в голосе.

— Мама родилась в Индии. Росла там до семи лет. Ее отец был атеистом, а мама — буддисткой. Во-первых, зачем ей креститься? Во-вторых, профессор Доманья никогда не ездил в Индию. Кажется, профессор Доманья выдумал все насчет мамы, но я не уверен.

— Зато я уверен! — вскрикнул я. У меня перехватило дыхание. В какого ужасного, какого заурядного человека я превращался. От этой мысли я покраснел и опустил голову. Теперь еще и перед ребенком опозорился.