Мне предстояло еще долгие месяцы мучиться от этих приступов тревоги на фоне повышенной эмоциональности. При этом меня преследовали навязчивые мысли о самоубийстве, я словно боролся с силой, желавшей выбросить меня в окно (от которого мне приходилось отстраняться), или толкнуть под колеса машин, или сунуть мне нож в руку, чтобы я зарезался. В меня вселился Танатос, или же Сатурн, пожиратель собственных детей.

И только война, где смерть угрожает извне, излечила меня от этого наваждения.

Но Юпитер был бдителен и собирался подарить мне в качестве возмещения мой первый шанс и мой первый успех.

Любопытная, но типично французская традиция, Всеобщий конкурс учащихся был учрежден в середине XVIII века одним гуманистом, аббатом Лежандром, с целью выявить «юную элиту нации». Сначала он охватывал лишь учащихся Парижа, затем был распространен на Версаль, а впоследствии и на всю Францию. С наступлением XX века его упразднили, потому что он якобы не отвечал духу равенства (уже!), но около 1924 года восстановили. Это своего рода олимпиада в рамках среднего образования.

Стать одним из его участников — уже отличие. Но награда победителям — всего лишь несколько книг да иногда какая-нибудь поездка. Это просто соревнование ради чести — чести отличиться, чести быть лучшим. Это также конкурс первого шанса, поскольку, как и во всяком соревновании, он тоже играет тут свою роль. Капля золота, падающая на юношеское чело.

Список его лауреатов, который начинается с Тюрго и Лавуазье, а продолжается Гюго, Сен-Бевом, Мюссе, впечатляет множеством писателей, ученых, государственных деятелей. Жорес тут соседствует с Барресом, Леон Блюм с Андре Тардье, Андре Моруа с Жоржем Помпиду.

В общем, той весной 1936 года я был избран для участия в конкурсе на лучшее сочинение. Он состоялся за несколько недель до экзамена на степень бакалавра в зале Сорбонны. Одна сидевшая неподалеку конкурентка, довольно красивая, с греческим профилем, уже лишилась чувств; но ее обморок не оказал на меня физического воздействия, наверняка потому, что я писал по предмету, в котором был силен. Инцидент лишь вдохновил на следующий день мое стихотворение:

Нам предстояло прокомментировать заявление крупного промышленника, сделанное в недавно опубликованном интервью: «Люди и вещи — вот реальность; что толку властвовать над бумажным миром».

Немного позже я узнал, что промышленник, произнесший эту фразу, был Луи Рено, а записал ее Андре Моруа.

Но в теме имелось уточнение: «Представьте себе, что в своем рабочем кабинете, среди знакомых книг некий просвещенный человек, довольно похожий на Бержере Анатоля Франса, записывает свои размышления по этому поводу и т. д.».

Предаться размышлениям — охотно; но я изрядно отдалился от заданной темы. Мой эрудит не очень-то походил на г-на Бержере. Я дал волю своему темпераменту. Мое сочинение начиналось так: «Я взбешен!»

Это «я взбешен» принесло мне премию, но, как мне сообщили, после долгих прений жюри и всего лишь вторую, первая же досталась другому сочинению, может, и не такому блестящему, но менее запальчивому и гораздо ближе придерживавшемуся заданной темы.

Мой счастливый соперник, старше меня на год, был (совпадение, которое заставляло задуматься) сыном рабочего, как раз с заводов Рено. Надеюсь, теперь понятно, почему я, сильный этим опытом, никогда не разделял теории, где утверждается, будто различия «социокультурных» кругов создают между детьми непреодолимое неравенство.

Первый шанс, сказал я о конкурсе. И не замедлил испытать на себе его последствия. Поскольку я чуть было не провалил экзамен на степень бакалавра из-за слишком низкой оценки, но не по математике, как можно было бы ожидать, а по французскому! Мое сочинение, наверняка слишком оригинальное, не понравилось одному экзаменатору-брюзге. Однако в экзаменационной комиссии оказался, на мое счастье, один из членов жюри Всеобщего конкурса. Он устроил немалый скандал, и моя отрицательная оценка была исправлена.

Перед каникулами меня ожидало еще торжественное распределение премий конкурса в большом амфитеатре Сорбонны.

Оно проходило тогда со всей республиканской и университетской пышностью. Гвардейцы в белых лосинах и касках с лошадиным хвостом отдавали честь. На церемонии присутствовал сам президент республики Альбер Лебрен, восседая в центре среди министров и ректоров за длинным, зеленого сукна столом, занимавшим весь помост. Ритуальную речь по традиции произносил тот, кому предстояло получить 14 июля, тоже ритуально, орден Почетного легиона. В прессе появилась моя фотография, где я красовался в обществе нескольких одноклассников, держа свой приз — красные тома, которые оттягивали мне руки.