— Мы и после войны Анну Дмитриевну от себя не отпустим! — говорил председатель. — Большая потеря была бы для колхоза!

— Ну, это уж ей самой решать! — рассмеялся я в ответ. — Только боюсь, что её потянет на родное пепелище!

Так, наговорившись вдоволь, распростился я с матерью. Надолго ли, кто мог знать!..

Через полчаса я уже был в воздухе.

После разгрома гитлеровцев на Волге всё быстрее и быстрее вражеская армия откатывалась на запад. Но враг был ещё достаточно силен: отступая, он упорно цеплялся за каждый естественный рубеж. Всюду, где только позволяли условия местности, фашисты создавали оборонительные полосы, именуя их «валами» и создавая легенды об их неприступности.

Гитлеровская пропаганда усиленно рекламировала «Днепровский вал», созданный на правом берегу реки. Здесь, хвастались гитлеровские генералы, они-де «расквитаются с русскими».

А перед нашими армиями уже вставала задача форсировать Днепр, чтобы закрепиться на его правом берегу.

К участию в этой операции были привлечены и тяжёлые транспортные самолёты.

В темноте, скрываясь от вражеских истребителей, на бреющем полёте мы пересекли Днепр. Потом, разыскав место высадки и набрав высоту не менее трехсот метров, которая обеспечивала безопасное раскрытие парашютов, высаживали десантников. Такие операции мы проделывали по нескольку раз за ночь.

Все действующие у Днепра самолёты нашей транспортной авиации были рассредоточены по разным тщательно замаскированным аэродромам небольшими группами, по десяти — пятнадцати машин в каждой.

Нашей группой командовал Таран.

Корабли с десантниками на борту взлетали через каждые три минуты. В первую ночь наш самолёт летел вслед за машиной Крюкова. Сам Крюков и его второй пилот Фалеев были моими старыми друзьями ещё по Тамбовской лётной школе.

Под крылом промелькнула тусклая цепочка красноватых стартовых костров. Мы поднялись в воздух. Темнота непроницаемая. Только далеко впереди отблесками разрывов и пламенем горящих селений полыхает линия фронта.

Цель наша была южнее Киева, в Каневском районе, неподалёку от станции Мироновка. Непрерывно гудели вражеские истребители, гитлеровцы поднялись в воздух, чтобы не допустить советский воздушный десант. Мы шли на высоте ста метров; силуэт нашего самолёта сливался с тёмной поверхностью земли; различить нас с высоты фашистам было непросто. Вот впереди блеснула широкая лента Днепра.

Багровое зарево отражалось в реке; вода, взбудораженная падающими осколками и бомбами, бурлила. Громыхали орудия, то и дело взлетали в небо ракеты, всё пространство над Днепром было прошито разноцветными пунктирами трассирующих пуль и снарядов.

К правому берегу, под огнём противника, бесконечными вереницами плыли плоты, рыбачьи баркасы, надувные лодки. Наши бойцы цеплялись за всё, что только могло держаться на воде. И по этой разнокалиберной и разномастной флотилии гитлеровцы беспрерывно били из пушек, пулемётов, автоматов и миномётов.

Били они не только по воде, но и по воздуху. Воздушного десанта они боялись ещё больше, чем плавучего. Совершенно беззащитные в этих условиях, наши транспортные самолёты вынуждены были перелетать через линию огня, надеясь лишь на удачу.

В грузовом отсеке, тесно прижавшись друг к другу, с зажатыми в руках автоматами сидели десантники. Увешанные гранатами, перетянутые крест-накрест парашютными лямками, они то и дело поглядывали в окна. Пока они чувствовали себя в относительной безопасности, но пройдёт пять — десять минут, и им придется покинуть вздрагивающий от близких разрывов самолёт и прыгать в ночь, прямо на голову фрицам. А там, внизу, круговой обстрел, рукопашная схватка, и не разобрать, где свой, где чужой. Чуть рассветёт — сбор группами на условный сигнал командира. Кто к этому времени уцелеет — приведёт себя в боевой порядок и пойдёт в атаку на гитлеровцев. Задача десантников — расширить плацдарм, на который непрерывно поступают новые подкрепления.

Цель близка, штурман уточняет расчёты. Снаряды рвутся кругом — справа и слева, под самолётом и над ним; немцы палят в небо, едва заслышав шум нашего самолёта. Я знаю по опыту, что видимый на близком расстоянии разрыв снаряда неопасен. А всё же ощущение неприятное. Кто знает, может быть, в следующий миг будет прямое попадание! Этого взрыва уже не увидишь и не услышишь.

Идущего впереди Крюкова не видно: дальше чем на двести метров вообще ничего не различить на фоне чёрного, безлунного и беззвёздного неба. И вот при пересечении Днепра прямо по курсу передо мной взвилось ослепительно яркое пламя. Оно совсем не походило на разрыв снаряда в воздухе. Такое пламя скорее напоминало вспышку при прямом попадании в самолёт.

«Неужели Крюков?» — пронеслось тут же в голове.

Огневой рубеж противника тянулся километра на два в глубь фронта, не больше, и мы пролетели его за тридцать секунд. Однако эти секунды, за которые мы успели преодолеть полосу смерти, кажутся вечностью. Утешает лишь мысль, что и гитлеровцам жарко приходится в эту ночь: наших транспортных самолётов, участвующих в десантной операции, — сотни, за каждым из них не угонишься. А бесстрашные советские воины тем временем летят и летят вниз с самолётов, расходятся и занимают позицию для боя…