Вместе с бортмехаником мы помогли затолкать чемодан поближе к борту самолёта, а чтобы он не загораживал продольный проход между креслами, поставили его боком. Я ушёл к себе в кабину. «Дипломат» не успокоился и настоял на своём — чемодан был перевёрнут крышкой вверх. Мы готовы были на всё, лишь бы избавиться от бесконечных претензий господ «дипломатов».

Ни разу ещё за всю свою лётную практику не приходилось мне перевозить такой объёмистый груз, не встречались мне и столь назойливые пассажиры среди дипломатов.

Но вот волнения улеглись, и нам пора было отправляться в путь. Все пассажиры находились на своих местах. На двух передних рядах кресел слева сидели советский генерал с женой, работник аппарата ЦК партии и какой-то гражданин Чехословацкой Республики, возвращающийся на родину. По правому борту, двумя креслами дальше переднего, сидел беспокойный владелец кофра, средние ряды кресел были заполнены почтой, предназначенной для Праги, и багажом пассажиров.

Громадный чемодан, причинивший нам всем столько хлопот, лежал за почтой.

Экипаж занял свои рабочие места; бортпроводница Нина сидела, как всегда, в кресле возле буфета.

Беспокойный господин, представитель одной из заокеанских стран — как я успел узнать, — то и дело оглядывался на свой багаж, будто опасался, что в последний момент перед стартом кофр его может исчезнуть.

Царящую на аэродроме в предутренний час тишину нарушил рёв моторов. Самолёт стремительно покатился вперёд, рассекая плотный зимний воздух, и, в последний раз коснувшись шасси бетонной взлётно-посадочной полосы, взмыл вверх. Пунктом нашей первой посадки был намечен город Львов.

Самолёт подвигался вперёд плавно, без единого толчка. Спокойный режим полёта усыпляюще действовал на пассажиров, все дремали. И даже беспокойный господин, закрыв глаза, небрежно развалился в кресле.

Я сидел в левом пилотском кресле, держал перед собой полетную карту, отмечая на ней контрольные ориентиры и местонахождение самолёта. Между делом мы делились впечатлениями о встрече Нового года, рассказывали, кто, как и где веселился в предпраздничную ночь.

В кабину вошла бортпроводница.

— Можно с вами посидеть? — спросила она. — Пассажиры все задремали, убаюкало их, а мне стало скучно одной.

Нина была общительна и любознательна. Чтобы повидать чужие страны, она не побоялась против воли матери устроиться бортпроводницей. Нину, конечно, многое интересовало за рубежом, но была у неё и своя слабость — пристрастие к заграничным модам. Экипаж знал эту слабую струнку девушки и нередко добродушно подшучивал над ней. Но Нина нисколько не обижалась. Она прекрасно знала, что отношение экипажа к ней самое дружелюбное, пассажиры тоже любят и ценят её. Да и было за что: в свои нехитрые обязанности бортпроводницы Нина вкладывала всю душу. Был случай, когда в пражском аэропорту пассажиры, следующие в Москву на другом самолёте, увидев Нину, гурьбой потянулись к диспетчеру и стали просить, чтобы их пересадили на нашу машину.

Мы все дорожили Ниной как работником. Но это не мешало нам подтрунивать над ней.

— А знаешь, Нина, — заговорил наш балагур и весельчак радист Толя, — я слышал, что в Европе за один день все моды переменились, пожалуй, теперь в твоей вязаной кофте на аэродром в Праге неудобно будет выйти.

Нина притворилась равнодушной.

— Подумаешь, нашёл чем напугать! — ответила она.

— Ну ладно, — не унимается Толя и поднимается со своего кресла, — ты посиди здесь, а я пойду поищу что-нибудь вкусное в твоём буфете!

— Нечего тебе лезть в мой буфет, я подотчётное лицо! — вспылила Нина.

— Вот и хорошо, что не я, а ты отвечаешь за продукты, — всё с тем же серьёзным видом шутил бортрадист. — Сейчас доберусь до шоколада, наемся вволю! — Толя даже облизнулся при этом.

— Пожалуйста, иди, у меня всё записано, сколько чего есть, — не сдавалась Нина.

Толя помахал Нине рукой, закрыл за собой дверь и вышел в пассажирскую кабину.

Но не прошло и трёх минут, как встревоженный бортрадист возвратился в пилотскую кабину.

— Вот не зря говорил я тебе о шоколаде, Нина! — сыпал скороговоркой Толя. — Собака этого дипломата рвётся из чемодана — видно, почуяла запах съестного в буфете. Скребётся лапами в своём «купе»…

Нина, хотя и не совсем поверила, однако насторожилась. Она вышла из кабины и направилась к буфету, но тут же вернулась взволнованная.

— А ведь верно — что-то живое в чемодане. Я сама слышала, как там вначале что-то зашуршало, а потом поднялась какая-то возня.

Наш бортмеханик, человек степенный, осторожный, решил вмешаться в разговор.