Весь мир знает названия деревушек, уничтоженных гитлеровцами, — Орадур во Франции, Лидице в Чехословакии, Хатынь — в многострадальной Белоруссии. В Латвии тоже есть такое место — это деревня Аудрини в резекненской волости, как раз там, где исправно несли свою службу полицейские из латышской полиции безопасности Эйхелис, Майковскис, Пунтулис, Басанкович, Красовскис и Вайчукс.

Каноническая история аудриньской трагедии такова — вскоре после наступления нового, 1942 года, за связь с партизанами и укрывательство русских военнопленных деревню Аудрини решено было сжечь, а жителей ее расстрелять, что резекненские полицейские под начальством Эйхелиса и проделали. Мужчин и подростков числом более тридцати человек в назидание другим жителям непокорной резекненской волости расстреляли прямо на базарной площади города Резекне, а остальных без всякой помпы прикончили попросту на краю большой общей могилы неподалеку от Аудриней на Анчупанских холмах. Деревню зажгли по сигналу хищно взвившейся в небо красной ракеты, пущенной преданным борцом против коммунизма Болеславом Майковскисом.

Еще на этом процессе фигурировали следующие эпизоды, как-то: собственноручное повешение тем же неутомимым Майковскисом несчастного еврейского юноши Фалька Борца, которого он со своими молодцами поймал в доме крестьян Зимовых в поселке Дзегрилово. Его сначала били, как и хозяев дома, а потом Майковскис приказал сыну Зимова Терентию, которому тогда было одиннадцать лет, принести вожжи и дал ему пинка. Мальчик вожжи принес, и на них Майковскис повесил Борца прямо на Зимовском дворе, на одной из яблонь.

Такая же страшная судьба, как и Аудрини, ждала и деревню Лоси, но, насколько это известно, жители этой деревеньки откупились от карателей громадной взяткой. Обвиняемые активно участвовали в расстрелах евреев и цыган.

Из показаний Терентьева Ивана Левоновича, 1904 г.р., арестованного немцами, как политически неблагонадёжного:

«В Резекне в августе 1941 года начался массовый расстрел евреев и цыган, а также и других, причем евреи в тюрьме насчитывались с детьми более 2000 человек. Во второй половине августа 1941 года меня и еще 24 человека заключенных послали за еврейским кладбищем копать яму длиной 25 метров, шириной 2 метра и 2,5 метра глубиной. На второй день рано утром мы из камеры увидели, как во дворе тюрьмы выстраивали колонну евреев в 300 человек. Сначала начали избивать резиновыми палками, а когда это надоело, скомандовали идти к тюремным воротам. Через некоторое время полицейские возвращались, потом, сформировав такую же колонну евреев, снова уходили. Так это продолжалось до тех пор, пока в тюрьме не осталось ни одного еврея. Несколькими днями позже в числе 20 человек других заключенных я также ездил копать могилу для евреев на Анчупанские горы, где мы выкопали 4 большие ямы на расстоянии 5–6 километров от Резекне.

16 декабря 1941 года меня и еще 19 заключенных под охраной стольких же солдат отвезли на машине в Анчупанские горы копать могилы. Прибыв на место, нам предложено было закопать 163 трупа, у которых руки были связаны сзади телефонным проводом. Когда стали сбрасывать трупы в яму, я обнаружил труп мужа моей сестры Константинова Северьяна, жителя села Русская Слобода Озолайнской волости. После этого с 6 на 7 января я и еще 19 человек снова были пригнаны копать могилы. Не успели еще закончить копать яму, как прибыли две автомашины, нагруженные до отказа жителями деревни Аудрини Макашанской волости Резекненского уезда, которые там же в присутствии нас все были расстреляны. При расстреле поднялась невообразимая картина — дети и женщины рыдали, полицейские детей вырывали из рук матерей, бросали в яму живьем и потом уже пристреливали.

После расстрела трупов закапывать не стали, поскольку из деревни Аудрини должны еще были привезти на расстрел людей, поэтому нас отправили домой в Резекне. Когда 7 января 1942 года нас снова в том же составе пригнали на вчерашнее место, то при закапывании в яму мы насчитали 232 трупа вместе с детьми и женщинами. Сколько было расстреляно мужчин, отдельно женщин и детей, я не считал, так как они в куче были перемешаны. Кроме этих официально на площади были расстреляны 30 человек за связь с партизанами».

Эти показания высокий заросший бородой здоровяк-старовер давал еще в 1945 году. Кстати, уже тогда они отличались от поздней, канонической версии. Так, Иван Терентьев утверждал, что никакой связи с партизанами или с пленными красноармейцами не было. Просто ночью приехали латышские полицейские и устроили дебош с пьянкой и насилием над женщинами. Завязалась драка с деревенскими — в результате двое убитых полицаев. Тогда полицейские и староста написали рапорт о налете партизан. Такую же версию событий высказывал тогда же, в 1945 году, и другой свидетель, священник православной церкви отец Рушанов Елистратий Николаевич: как-то пьяный полицейский приехал к одному хутору, на хуторе оказался также пьяный местный. Они подрались, полицейский был убит в драке. И пошло…

В конечном счете, наверное, не столь важно, за что убили почти триста крестьян, в основном староверов (стреляли, кстати, на православное Рождество) — за связь с мифическими партизанами или желая скрыть пьяный дебош своих подчиненных. Кстати, принимая во внимание «моральный» и «культурный» облик латышских полицейских, вторая версия представляется гораздо более вероятной.

Молодцам Эйхелиса приходилось хорошо потрудиться на расстрельной ниве. Казни, погромы, выпивка в неограниченном количестве, упоение собственной властью, сладкое ощущение безнаказанности, а как же — дело происходит в глубоком немецком тылу, русских домолачивают где-то далеко-далеко на востоке. Сохранилась тогдашняя фотография капитана Майковскиса в коротком немецком мундирчике, рукава закатаны по локоть, взгляд уверенный и по-хозяйски цепкий, на лбу картинно распластался негустой чубчик…

Эх, жизнь была!

А знаете, как и почему закрутилось это сенсационное дело? Одна из чудом уцелевших жертв на рижской улице внезапно узнала своего палача — скромного незаметного сотрудника какой-то архитектурной или реставрационной мастерской, который жил себе в столице Советской Латвии и не тужил. Удивительно привычное начало для нашей тогдашней Фемиды, не правда ли?

Вот и про лиепайский процесс начала семидесятых годов, материалы которого упоминались ранее, народная молва утверждает, что начало всему делу было положено, когда при строительстве нового кинотеатра рабочие наткнулись на зарытый немецкий сейф с документами, из которых сотрудники КГБ узнали много интересного. Почти все арестованные по этом уделу бывшие каратели из 21-го батальона латышской полиции спокойно жили себе в западной Латвии, совсем недалеко от Лиепаи, города, где два с лишним десятилетия назад они убивали, пытали и насиловали.