Попав в редакцию, материал подвергался тщательному изучению, и вместе с редактором обсуждалось, что стоит выпускать в эфир, а что нет. Снятые крупным планом фотографии пострадавших, интервью с находившимися в шоковом состоянии людьми не шли в эфир, как и то, что могло нарушить закон о неприкосновенности личности.

Каждый день начинался с новых дискуссий об этике, каждый сюжет тщательно продумывался, особенно когда речь шла о подобных щекотливых ситуациях. Конечно, случались и ошибки, по недосмотру публиковалось имя или фотография, которые не должны были стать достоянием гласности. В условиях цейтнота редактор не всегда успевал отсмотреть все сюжеты, прежде чем те попадали в эфир. Но в основном редакции удавалось соблюдать общепринятые нормы морали. Всегда находились негодяи, которым на этику было ровным счётом наплевать, но таких было немного.

Виновника трагедии на Медборгарплацен задержали на следующий день — он спал в укромном уголке между гаражами на Шерхольмен, и журналисты с энтузиазмом набросились на эту новость.

Таковы будни редакции — сначала, самые горячие новости, остальное может подождать. О многих событиях, крайне актуальных на сегодняшний день, завтра уже никто и не вспомнит. На утренних планёрках, в течение рабочего дня, накануне любого события журналистам всё время приходилось расставлять приоритеты. Планы постоянно менялись, обновлялись, пересматривались с учётом новой позиции редакции. Одно можно было сказать с уверенностью: однообразной эту работу назвать нельзя.

Поэтому Юхан целый день не думал об Эмме. Но стоило ему прийти домой, как все его мысли стала занимать она, и только она. Он знал, что не стоит этого делать, но всё-таки позвонил ей. Ему показалось, что у неё усталый голос.

— Как ты?

— Получше. Сегодня встречала детей после школы.

— Вот и хорошо.

— Да.

Повисло неловкое молчание. У Юхана как-то нехорошо засосало под ложечкой.

— Ты поговорила с Улле?

— Я сейчас дома. Он читает детям сказку.

— А ты что там делаешь? Ты что, обратно переехала?

— Нет, но мы же должны иметь возможность общаться! Надеюсь, ты это понимаешь? — Она говорила тихо и раздражённо, словно боялась, что её услышат.

— Он больше на тебя не злится?

— Конечно злится, но сейчас с ним, по крайней мере, уже можно разговаривать, и для меня это очень важно. Я сильно рискую, разговаривая с тобой. Пока!

Юхан растерянно посмотрел на телефон и почувствовал, что внутри стало так же холодно, как за окном. Улле вдруг опять стал для неё важнее, она говорила с ним так, будто ей на него совершенно наплевать. От её тона его начал бить озноб. Только бы не потерять её снова!

Эмма не отрываясь смотрела на узкую пластиковую полоску. Бред какой-то, не может быть! Неужели две синие полоски и правда означают, что она беременна? Она так давно не пользовалась тестами. Кровь застучала в висках, дрожащими руками она достала из упаковки инструкцию. Да, всё правильно. Одна синяя полоска — не беременна. Две синие полоски — беременна. Но как это возможно? Они с Юханом были вместе всего раз несколько недель назад, а когда она занималась сексом с мужем, Эмма уже и не помнила. Она напрягла память. Когда же они с Улле спали в последний раз? Летом. Она сосчитала: август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Господи, тогда она должна быть на пятом месяце, уже было бы заметно! Но задержка только три недели, у неё были месячные всю осень. У Эммы потемнело в глазах, всё ясно: это ребёнок Юхана! Та самая пятница в октябре. Он приехал на Готланд по работе, позвонил ей, и она не смогла отказать. Они занялись любовью прямо в редакции, на диване. Чёрт! Неужели может так не повезти? Один-единственный раз они нарушили договор, и вот пожалуйста — она залетела! Такое могло случиться только с ней.

На глаза навернулись слёзы. Этого ещё не хватало!

В дверь постучали, Эмма чуть не подскочила от неожиданности. Из-за двери раздался голос Улле:

— Эмма, ты там скоро?

— Да, погоди секунду.

Она выкинула полоску и упаковку от теста в мусорное ведро. Сейчас нельзя об этом даже заикаться. Ей надо подумать. Она быстро сполоснула руки и открыла дверь.

— Что с тобой? Ты бледная как смерть, — обеспокоенно спросил Улле, — Тебе нехорошо?

— Можно и так сказать. Я беременна.

В это утро в кафедральном соборе Висбю яблоку было негде упасть. Кнутас, Лине и Нильс сидели в третьем ряду справа от прохода. Высокие своды храма и стрельчатые арки отбрасывали длинные тени в свете сотен горящих свечей. Собравшиеся, тихо перешёптываясь, с нетерпением ожидали шествия Люсии, то и дело кто-нибудь покашливал или шуршал, ёрзая на скамейке.

Празднование Дня святой Люсии в соборе было одним из главных событий года. Петра была одной из подружек Люсии. Она пела в молодёжном церковном хоре, который устраивал этот традиционный концерт уже много лет подряд. В ожидании концерта Кнутас рассеянно листал информационную брошюру о соборе. Собор Святой Марии начали строить в XII веке на деньги, выплаченные немецкими торговцами, прибывшими в Висбю. Изначально собор предназначался только для них, затем стал церковью немецкой диаспоры, а после Реформации открыл свои двери для всех. С тех времён в церкви мало что изменилось, Кнутас любовался росписью плафонов, окнами, кафедрой, вероятно привезённой из немецкого города Любека в XVII веке.

Внезапно под сводами раздался высокий тихий звук, и все обернулись ко входу. Песня святой Люсии звучала всё громче и громче, и вот в дверном проёме показалась фигура в белом. Она медленно ступала по проходу, высоко подняв голову, на которой сверкала корона с горящими свечами. За ней парами шли подружки Люсии, их рубашки были подвязаны сверкающими поясками из мишуры, в руках девушки тоже держали свечи. Процессию замыкали звёздные мальчики в бумажных колпачках на голове.

В мерцании свечей юные девушки в белых рубашках казались сладкоголосыми ангелами. У одного из мальчиков, лет десяти-одиннадцати, был такой красивый высокий голос, что Кнутас прослезился. И вдруг в кармане у комиссара завибрировал мобильный. Он осторожно выудил телефон и поднёс его к уху. Расслышать, что говорит Карин, практически не удалось. Он кое-как прошёл вдоль своего ряда и, пригнувшись, вышел из зала.