Охваченные радостью вернувшейся к нам жизни, мы радостно пожимали руки этим несчастным людям — нашим братьям по крови и духу, с которыми политические авантюристы — Сталин и Гитлер — принуждали нас вести братоубийственную войну. Мы угощали их горячим кофе с ромом, отдавали им свои продукты. Охваченные тем-же чувством, что и мы, они крепко пожимали нам руки, благодарили и проклинали Сталина и его сатанинскую власть.

К вечеру мы вернулись в станицу Старокорсунскую. Переночевав в уцелевших хатах, на другое утро мы продолжали отступление. На этот раз приходилось отступать пешими. Наши кони, находившиеся в станице Старокорсунской, в течении ночного боя в станице, были почти все перебиты. Уцелевших лошадей пришлось использовать для обоза. Сотня стала пешей…

В описываемых мною боях у станиц Васюренской и Старокорсунской и ранее описанном бое на Северном Кавказе, в ауле Сахрай, есть большая разница.

В Сахрае, как уже было сказано, дрались яркие выразители двух крайне враждебных слоев сталинской империи — рабов и господ.

У станиц Васюренской и Старокорсунской дрались — с одной стороны, советские солдаты-рабы, гонимые в бой сталинскими опричниками, с другой — в лице казаков, сбежавшее от Сталина те же рабы, которые, приняв немцев в начале войны за союзников в борьбе против Сталина, попали в величайшее предательство и оказались невольными рабами Гитлера.

Первые — в силу сталинской системы террора вынуждены были нападать, вторые, — естественно, защищаться.

Братоубийственная кровавая бойня происходила по вине двух величайших политических преступников — Сталина и Гитлера — ввергнувших человечество в ужасное бедствие.

Отрицать только-что сказанное могут только люди без всякого стыда и совести, или же умалишенные.

Вновь оторвавшись от противника мы отходили в направлении Краснодара. На своем пути мы часто встречали небольшие отряды кубанских и терских казаков. В одном месте нашей разведке пришлось встретиться с разведкой крупной казачьей части.

Подошедшие к нам казаки имели красные погоны. На плечах их командира были погоны казачьего хорунжего. После взаимных приветствий мы разговорились. Они нам сказали, что их разъезд из казачьего, Атамана Платова, полка. (Генерал граф М. И. Платов — легендарный герой и Атаман Войска Донского из времен Отечественной Войны 1812 г.).

Хорунжий сообщил, что он бывший сержант Красной Армии. Наш урядник Е. ответил ему, что он бывший лейтенант Красной Армии.

«Вот мы и поменялись чинами», — смеясь, сказал хорунжий. Перекинувшись несколькими шутками мы разошлись.

С большим трудом мы, наконец, вновь сели на коней. Хотя это и были в большинстве «колхозные клячи», подобранные нами по пути, но все-же кони, и мы снова стали конными.

Краснодар (бывшая столица Кубанского Войска — Екатеринадар, переименованная большевиками в Краснодар) мы проезжали ночью. Город был окутан дымом и пламенем. В воздух взлетали взрываемые дома. Немцы, оставляя город, старались разрушить его, как только могли. Сильный с морозом ветер раздувал пламя и огненное зарево далеко освещало кубанскую степь.

С гробовым молчанием смотрели мы на сжигаемый город. Уставшие кони, понуро опустив головы, медленно несли нас сквозь это ужасное зрелище.

Массы беженцев, с искаженными, бледным лицами, полураздетые и голодные с ужасом смотрели на горящий город. Беспрестанные взрывы, гул массы двигающихся людей, конский топот и плач детей, сопровождали ужасную картину. Издалека, наводя ужас на беженцев, слышался гул советской артиллерии.

И вдруг, совсем неожиданно, заставив встрепенуться и оторвать глаза от пламени, кто-то, ехавший в первых рядах сотни, запел Кубанский войсковой гимн:

«Ты Кубань, Ты наша Родина,

Вековой наш богатырь»…, и сразу же подхватила вся сотня:

«Многоводная, раздольная.

Разлилась ты вдоль и ширь».

По дороге, сбоку от нас, двигалась бесконечная вереница подвод с беженцами и все как один, четко выговаривая слова, включили свои голоса:

«Из далеких стран полуденных

Из турецкой стороны,

Бьем челом, Кубань родимая

Твои верные сыны»…, и уже издалека, где в дыму и пламени терялся хвост беженских подвод, слышалось:

«Мы, как дань свою покорную,

От прославленных знамен

Шлем тебе, Кубань родимая,

До сырой земли поклон»…

Немцы с удивлением и непониманием смотрели на поющих людей. Какой-то немецкий унтер-офицер, верхом подъехав к нам, коверкая русские слова, спросил:

«Варум петь? Плакать надо».

«Не поют… плачут они… езжай к… матери!» — ответил ему кто-то из ехавших впереди меня казаков.

И, действительно это были не песни, а горький плач прощания с Родиной. Плач измученного и истерзанного народа, плач остатков недобитого Сталиным вольнолюбивого народа, оплакивавшего свою любимую, покидаемую разоренную родину.