— Почто стража-то его пропустила? — удивился шейх.

— Никто ей держать не наказывал, — в сердцах ответил за кожевника Ху Кемаль. — А еще толкуют, будто иудеи хитрецы! Можешь полюбоваться, ахи-баба! Подвал заперли, ключ в реку бросили и ушли с песнями. Ну, чисто дети! И город свой иудейский без защиты покинули. Борода у него прибеленная, вот я ему говорю: «Взял бы людей, сел бы сам на место парнеса. Навел бы и у себя устройство по Истине». Не справлюсь я, отвечает. Не был я никогда на месте парнеса. И я, говорю, никогда не был главой иудейской общины. Так что сам разбирайся, брат наш Хайаффа. Теперь, видишь, хватились, да поздно. — Он обернулся к Абдалу Торлаку: — Пошли людей в стан. Пусть тотчас вышлют погоню по акхисарской дороге. Да гляди в оба. Чтоб ни один волос не упал с головы иудея Ханана, когда настигнут!

Абдал Торлак вышел. Хайаффа присел на пятки. Голова опущена. Ладони на коленях. Проговорил:

— Я ведь говорил, Ху Кемаль. Не справлюсь…

— Эх, мастер, думаешь, я справляюсь?.. Был бы с нами учитель!

Вернулся Абдал Торлак. Сел рядом с Хайаффой. Утвердительным кивком ответил на молчаливый вопрос Ху Кемаля. Тот продолжал:

— Мы тебе помогли, торлаков в погоню послали. Помоги теперь ты, брат, нам. Мы тут думали гашиш запретить. И вино тоже. Запасы его вылить. Что скажешь?

Хайаффа удивился, перевел взгляд на шейха, снова глянул на Кемаля Торлака.

— Скажу: обидно может статься иудеям да христианам. Скажут: опять под мусульманский устав нас подводят. Впрочем, если и гашиш закажете, могут и примириться. Только вино на землю лить — грех, в нем пот и кровь людские. Не сподручней ли сбыть куда подальше?

Ху Кемаль глянул на шейха. Спросил:

— А не будет ли сие зазорно? Не помыслят ли братья: для нас харам, а для других хелял? Где справедливость?

— Об этом я не подумал, брат Ху Кемаль!

— Что же, будем думать вместе!

— И еще, мастер Хайаффа, — вступил в разговор шейх. — Скажи, что думаешь. Два торлака напаскудничали в городе с хмельной головы. Другой, кровь у него горячая, насильничал над крестьянами. Опозорили самое имя торлацкое. Мы гадаем распустить торлаков по дружинам ахи да по ватагам крестьянским. Как?

Хайаффа покачал головой: ну и вопросы, мол, задаете.

— А не ошибетесь, братья? Слава у торлаков буйная, имя громкое. За плутовство одного купца весь цех не разгоняют. Каждый в ответе за себя.

— Это на том свете, — перебил Ху Кемаль. — Там каждому будет воздано по заслугам, а на этом, особливо у нас, — все за одного! — Прибавил, смягчаясь: — Сам ведаешь, брат Хайаффа, за кожу с изъяном не с подмастерья, а с мастера спрос…

— Так-то оно так, но братьям Истины не к лицу карать невиновных, — не согласился Хайаффа. — Кто преступил — того из круга вон, отдайте на рассужденье обиженным… А разгоним торлаков — без всадников останемся. В ратном деле они еще обелят свое имя…

— Что скажешь, Абдал Торлак? — спросил шейх ахи.

— Что верно, то верно: конную силу в одном кулаке держать надобно…

Ху Кемаль глянул на него досадливо: мол, ты бы сегодня лучше помалкивал. Вслух сказал с укоризной:

— Эх, брат Абдал, видать, не зря ты усы свои торлацкие до сих пор сбрить не можешь. Держишься…

Абдал Торлак выхватил из-за пояса кинжал. Не успели глазом моргнуть, как два длиннющих уса, гордость торлацкая, знак воинской мужской доблести, полетели к порогу, через который, откинув полог, переступил Салман. При виде брошенных к его ногам усов смешался, улыбнулся растерянно. Но под взглядом предводителя торлаков тут же посерьезнел.

— Захвачены два лазутчика, — доложил он. — Говорят, посланы наместником Али-беем. Готов, мол, сдать крепость в обмен на живот.

— Грамота при них?

— Говорят, велено самому Кемалю Торлаку передать в руки.

— Давай их сюда! — приказал Ху Кемаль Торлак.

Салман вышел. Прохрустел под его ногами гравий на дорожке вдоль бассейна. Наступила тишина, в которой явственно звучало лишь стрекотанье цикад да потрескиванье сальных свечей в нишах.

Молчали. Каждый о своем. Ху Кемаль, обеспокоенный скудостью запасов на складах, решил, что и в крепости их негусто, раз воевода решил так скоро сдаться. Абдал Торлак, позабыв про усы, соображал, как лучше расставить людей, когда распахнутся ворота и ратники Али-бея начнут выходить из крепости. А Хайаффа, все еще не в силах простить себе собственной оплошки, прикидывал, далеко ли успел уйти рабби Ханан, настигнет ли его погоня.

— Не поставили бы нам господа капкана, — сказал шейх ахи. Его голос вывел остальных из оцепенения.