Нарзанные ванны мне, действительно, не нужно было принимать, и в этом товарищ Сталин оказался прав.

Второй эпизод относится к XVIII съезду нашей партии. Я имел счастье быть делегатом этого исторического съезда. Записался в прениях. Хотелось с трибуны съезда поделиться с делегатами, со всем советским народом своими мыслями об освоении Северного морского пути, передать чаяния всех советских полярников. И тут я еще раз со всей силой почувствовал, что нахожусь при неослабном внимании любимого Сталина. Прежде чем дать мне слово, товарищ Сталин через товарища Поскребышева справился:

— А врачи разрешили выступать?

Недавно на приеме работников армянского искусства я снова встретил товарища Сталина.

Товарищ Сталин увидел меня и спрашивает жестом, показывая на сердце: как здоровье? Это тронуло меня до глубины души, сердце сжалось, радость моя была безгранична.

Очень близко мне пришлось встретиться с товарищем Сталиным совсем недавно, в день празднования годовщины Первой Конной армии. Впервые я видел его не на большом приеме или на празднике, а в обычной домашней обстановке, на скромной маленькой дачке одного из руководящих работников Первой Конной армии, в день его рождения. Из-за сильной гололедицы я приехал поздно. «Ну, думаю, — позор. Опоздал!» Долго колебался, но все же решился зайти, поздравить хозяина. Разделся, вхожу. Товарищ Сталин увидел меня:

— А, наш браток! Скорей, скорей. Насколько опоздал?

Одет он был, как всегда, очень просто — защитные брюки, гимнастерка, мягкие сапоги.

Медленно и спокойно, с непередаваемой теплотой и любовью он говорил о жизни Советской страны, рассказывал о тринадцатимиллионном народе Западной Белоруссии и Западной Украины, навсегда освобожденном от панского ига и кабалы.

К каждому товарищ Сталин подходил с ласковым вниманием. Он пришел сюда не как вождь, а как товарищ и друг. Его старались окружить особенным вниманием. Товарищ Сталин не любит, когда за ним ухаживают, выделяют из общей массы. Сам же он заботится обо всех, со всеми говорит, к каждому проявляет исключительное внимание. Так было и на этот раз. Подошел к радиоле, разобрал пластинки и начал заводить. Никому не давал сидеть. Хотел, чтобы все танцевали. Подвел ко мне даму — танцуй. Поднял палец и говорит, улыбаясь:

— Не подкачай, браток!

Долго продолжалась задушевная беседа соратников Первой Конной армии. Товарищ Сталин вспомнил первые дни ее организации, боевые эпизоды и имена легендарных буденновцев. Память у него изумительная.

В конце беседы он неожиданно спросил меня:

— Ну, как, звезда красива?

— Замечательная.

— Мы поэтому и сделали звезду, — говорит Иосиф Виссарионович, — чтобы отличить Героев Советского Союза.

Заговорили о седовцах.

— Надо не прозевать, сделать все вовремя, — сказал Иосиф Виссарионович.

Я заверил, что все будет выполнено. Много часов провел я в этот вечер в обществе Иосифа Виссарионовича.

— Скоро день вашего шестидесятилетия, — сказал я товарищу Сталину. — Со всем многонациональным и многомиллионным народом пожелаем вам от всей души, от всего сердца прожить трижды столько же, на благо и радость народов всего мира!

— Зачем же так много? — засмеялся товарищ Сталин.

— Вы бессмертны, наш дорогой учитель и вождь!

Много было у меня, как и у других летчиков, встреч с Иосифом Виссарионовичем, но расскажу только о некоторых ив них. Никогда ив забуду, что Иосиф Виссарионович спас меня от смерти.

Это было 1 мая 1934 года. В воздушном параде над Красной площадью должен: был участвовать гигант-самолет «Максим Горький». Я был болен, но решил, несмотря на это, сам вести самолет. Над площадью пролетел благополучно, но когда совершил посадку, то уже с трудом вышел из машины. Вечером в Кремле состоялся прием участников парада. Я же так разболелся, что на прием не смог явиться. Товарищу Сталину сказали, что я отсутствую потому, что серьезно заболел. Товарищ Сталин тут же распорядился, велел сделать все, чтобы меня спасти. Немедленно были вызваны лучшие врачи, был обеспечен самый тщательный уход, и меня вырвали буквально из объятий смерти.

Прошло пять лет. Я уже сам стал забывать об этой своей болезни. Мы готовились к празднику авиации 18 августа 1939 года.

И вот дней за шесть-семь до праздника раздается звонок из Кремля:

— Говорит Сталин. Как ваше здоровье?

Я поблагодарил и ответил, что в полном порядке.

Тогда товарищ Сталин сказал, что надо лететь на новом самолете типа «Максим Горький», что дело это очень важное и желательно было бы, чтобы летел я.

— Прикажите, товарищ Сталин! Я готов.

— Нет, я не хочу приказывать. Можете ли вы лететь и хотите ли?

Я, разумеется:, принял поручение товарища Сталина, как величайшую честь, и был счастлив оправдать оказанное мне доверие.

Больше всего меня поразила забота товарища Сталина о человеке. Он помнил, что я однажды вел самолет «Максим Горький», будучи больным, и теперь, когда снова поручали мне лететь на таком же самолете, товарищ Сталин первым делом осведомился о моем здоровье и именно с этого вопроса начал разговор.