— Может, и стукнули, — неопределённо отозвался Ёська. — Так чего, берёшься проследить-то?

— А как я узнаю, когда он двинет-то? Или у него, как у автобуса, расписание?

— Я тебе скажу. Он же меня одного предупреждает: пошёл, мол, погуляю. Приду тогда-то.

— Ну ладно, пойду я за ним. А дальше?

— А дальше — ничего. Посмотришь, куда он ходит, и обратно придёшь. Мне скажешь.

— А ты — брату?

— Не, я Генке не скажу. Кто его знает, что он решит. Ты не думай, я Генке не всё докладываю. Я — своей головой решаю.

— Ну, старший же братан…

— Это конечно. Но Генка… Понимаешь, он слишком несчастный…

— Несчастный? Это как? — удивился Сёмка. Никогда в жизни ему не приходилось мыслить такими категориями. Но пухлый Ёська явно был с ними накоротке, и этим следовало воспользоваться. В конце концов, разве, уходя из дому, не утешал себя Сёмка: мир, мол, посмотрю… — Ладно, он такой. А счастливый — кто? У кого денег много?

— Не, — Ёська помотал большой круглой головой. — У нас раньше много денег было. Очень. Просто завались. А счастья всё равно не было.

— Ну и где ж оно тогда? Может, и нет его вовсе? — Сёмка даже закашлялся от глубины собственного философского предположения. — Может, придумали, чтоб жить красивше было?

— Не зна-аю, — Ёська задумался. — Мне кажется, что счастье все-таки есть. Обязательно. Где-нибудь.

— Ага. Есть. Хорошо там, где нас нет, — вспомнил Сёмка бабкину приговорку и засмеялся.

— Так ты, Сёмка, проследишь за Вилли-то или как? — вернулся Ёська к вопросу, интересовавшему его явно больше, чем природа и расположение человеческого счастья.

— Ладно, прослежу, — вздохнул Сёмка. Он бы ещё о счастье поговорил.

— Вот здорово! — возбуждённо воскликнул Ёська и слегка подпрыгнул, пытаясь говорить Сёмке прямо в ухо. — Я думаю, он как раз сегодня пойдёт. К вечеру, как стемнеет. Ты не уходи никуда, ладно? Я сразу к тебе прибегу — скажу. Хорошо? И не говори никому, я не хочу… Или чтоб Генка выяснять стал…

— Да ладно, ладно, кому мне говорить-то, — ухмыльнулся Сёмка. — Я ж новый у вас…

Ёська сидел на полу, обхватив руками колени, и смотрел, как пляшут в печке оранжевые язычки. Коврик привалился к его боку и тоже глядел на огонь. В угольных глазах Коврика и на его розовом языке отражалось пламя. За Ёськиной спиной пацаны играли в очко. Буряк почему-то всё время выигрывал. Остальные подозревали его в мухлёвке, но никак не могли поймать и потому злились. Обстановка постепенно накалялась.

Ёська за игрой не следил, думал о разговоре, который подслушал сегодня с утра. Говорили Генка с Вилли.

— Понимаешь, Генрих, — Вилли говорил тихо, но внятно. Тон был такой, словно оправдывается, для порядка, не чуя за собой вины. — Я вовсе не продаю лекарство для Иоганна. Просто без сестры мне трудно его сделать. Я сам не знаю, почему так получилось, но мы с ней владеем разными кусками мира, разными знаниями. Как бы дополняем друг друга, понимаешь?

— А то, что у него почки в любую минуту отказать могут, это ты понимаешь? — перебил Генка. — И всё — хана Ёське, да и нам с Валькой тоже. Ты же видишь, мне все это осточертело давно. А Валька — идиот — кому ж без нас нужен?

— Понимаю, — вздохнул Вилли. — Я пытаюсь что-то сделать один. И ещё буду пытаться. Рано или поздно у меня получится. Но вместе с Аи получилось бы быстрее… Мне, кстати, нужен ещё один анализ мочи. И крови. Я тебе объясню, как сделать… А ты показывал Иоганна вашим врачам?

— Да, регулярно показываю. У нас ещё от отца врач знакомый остался. В Питере.

— Это хорошо…

— Не знаю. Я его не люблю. Он лекарства прописывает и смеётся.

— Как это — смеётся?

— Ха-ха-ха — вот так. Мне кажется, ему на Ёську наплевать и вообще на всех. Он мне про пересадку знаешь, что говорил?

— Что?

— Если, говорит, он доживёт, когда можно почку пересаживать, так у тебя ж, кроме денег, проблем не будет. Потому что запасные детали под боком ходят.

— Как это?

— А это он Вальку так. На что, говорит, ещё идиот нужен? Только Ёське на запчасти. И, главное, понимаешь, он думает, что я тоже так считаю…

— А ты?

— А что — я? Я же знаю, что у него тоже душа есть. И может, не хуже нашей. Если, например, со мной сравнивать…

Ёська задумался и не заметил, как пацаны передрались из-за карт и Косой пришёл их разнимать.

— Ша, братва, ша! — крикнул Косой, перекрывая повисшие в комнате густые матюги. — Кто-то Буряка поймал? Не поймал? Тогда — ша! Промеж себя попусту лаяться — последнее дело.

Кинуться на Косого никто не решился, и потасовка сама собой затихла. Косой подошёл к Ёське, присел рядом на корточки, закурил.

— Дай курнуть! — протянул руку Ёська.

— Обойдёшься, — проворчал Косой. — Генка не велел.

— Да он не увидит.

— Другие увидят. Сам с ним разбирайся.

— Разберусь… А вот скажи, Косой, душа — она у каждого есть?