Алексей Ветров — кадровый командир, халхинголец, орденоносец, ценивший в человеке превыше всего «военную косточку», с превеликой досадой посматривал вначале на своего слишком уж «гражданского» замполита. На первых порах не обходилось без стычек. Как-то у комбата даже сорвалось: «Что вы ходите по казарме, как школьный учитель? Политзанятия называете уроками, солдат — юношами. И портупея у вас перекосилась...»

Время было беспокойное. Батальон рвался на Запад, на фронт, вслед за ушедшей туда танковой бригадой, в состав которой он входил. Это стремление солдат горячо поддерживал и сам комбат. И когда Викентий Иванович принялся разъяснять бойцам, что их служба у Вала Чингисхана тоже необходимое дело, Ветров категорически потребовал прекратить «вредную агитацию», и заявил, что сам готов бежать отсюда — защищать родной Дон.

— Не гаси у бойцов благородного стремления ехать на фронт, — требовал он.

Русанов отстаивал свои убеждения рьяно, упорно, не защищался, а нападал:

— А здесь разве не фронт? Кто же будет стоять здесь? Люди второго сорта? И как же ты, командир пограничного батальона, не можешь понять, оценить, что сегодня опаснее для Родины: оставить еще один донской хутор или получить на востоке новый фронт в пять тысяч километров!

Но убедить Ветрова было трудно. Когда вслед за письмом Инги Залетной с завода пришло письмо от главного конструктора Шпагина и воззвание уральских оружейников «Бейте фашистов!» (по номеру полевой почты уральцы не могли знать, где стоит часть), Ветров поехал в штаб армии пробивать батальону дорогу на Запад. Комбата пожурили за мальчишество и приказали немедленно вернуться на Бутугур.

Приехал он поздно вечером, не раздеваясь лег на койку. Русанов пришел позже обычного.

— Все агитируешь за почетную службу у Вала Чингисхана? — иронически спросил комбат.

— Да, агитирую. Ты поставил батальон спиной к границе, а мне приходится повертывать его лицом.

Русанов сказал это твердо, с непреклонной верой в свою правоту, и Ветров понял окончательно, что замполит у него не рафинированный интеллигентик, а настоящий боец с «военной косточкой», только косточку эту не сразу разглядишь: она запрятана глубоко — в самой душе.

Общие цели в труде сближали их. Постепенно комбат «мягчал» к своему замполиту и уже не замечал перекосившейся на нем портупеи, а позже просто полюбил его — полюбил не только за его умение отстаивать свои убеждения, но и за отменное трудолюбие, за то, что он не чурался черновой работы, любил повозиться с «трудными» солдатами. И когда спохватившиеся кадровики вздумали исправить ошибку — взять Русанова в политотдел армии, Ветров заявил, что дойдет до Верховного, но замполита не отдаст. Просьбу командира приграничного батальона уважили. Так и остались они служить вместе.

Русанов соскучился по Ветрову и, завидев железнодорожную станцию, оживился в предчувствии встречи. Запахло сгоревшим углем, послышались гудки маневровых паровозов, стук порожних товарных вагонов и платформ. Вся трава у переезда была иссечена гусеницами танков, колесами орудий. За линией показалось красно-кирпичное здание госпиталя, одиноко стоявшее у разбитой пыльной дороги. В этот час на госпитальном дворе было безлюдно, лишь у теневого северного подъезда выздоравливающие сидели на скамейках, бродили под окнами, не выходя из спасительной тени.

Капитан Ветров, в нательной рубахе, сидел на подоконнике, читал. Увидев Викентия Ивановича, быстро спустился вниз, вышел на крыльцо — радостный, необыкновенно оживленный.

— До чего дисциплинирован наш комиссар, — с удовольствием заметил он. — Не успел позвонить, а он уж тут. Кадровому впору.

— Приучил ты меня за четыре года, — ответил Русанов, пожимая сухую руку комбата. — Как настроение?

— Настроение выше хинганских гор, — усмехнулся Ветров. — С юношей Посохиным приехал? — спросил он, поглядев на госпитальные ворота, где стояла двуколка.

— С ним.

Ветров взял Викентия Ивановича под руку, повел под навес, где стоял обшарпанный бильярд и длинный, сбитый из досок стол, на котором валялись костяшки домино.

— Ну, докладывай, как там живет наш отдельный, непромокаемый?

Они сели на скамейку, стоявшую у края стола, и Викентий Иванович начал рассказывать, как живет батальон, что нового произошло в нем за последнюю неделю.

— Маловато же новостей ты мне привез, маловато, — улыбнулся Ветров. А я слышал, вы там какие-то медикаменты получаете: перевязочные материалы, индивидуальные пакеты. К чему бы это?

— Вон ты о чем! Все признаки ищешь. Пограничный батальон всегда должен иметь в запасе все необходимое.

— Это верно. Отдельный факт ни о чем не говорит. Но если факты дополняют и усиливают друг друга — тут есть о чем подумать.

— Что ты имеешь в виду? Танки на железной дороге увидел? Тоже не доказательство. Возможно, танковые части идут сюда для расформирования.

На сухощавом лице комбата заиграл румянец.

— Для расформирования говоришь? Он поглядел по сторонам, понизил голос: — А в Монголию, за границу, они зачем, по-твоему, идут? — Ветров еще раз посмотрел по сторонам и сказал шепотом: — Заходил ко мне друг — на Халхин-Голе воевали вместе. Говорит, что в Монголию день и ночь идут войска. Целыми дивизиями. Понял?