А Куприн? По его «Поединку» поставили фильм «Господа офицеры», экранизировали «Штабс- капитана Рыбникова». И так же закономерны были слова радости и благодарности престарелого писате­ля, который был изумлён, что его узнают на улице, заговаривают с ним. «Что больше всего понравилось мне в СССР?
– писал он.
– За годы, что я пробыл вда­ли от родины, здесь возникло много дворцов, заводов и городов. Всего этого не было. Когда я уезжал из России. Но самое удивительное, что возникло за это время, и самое лучшее, что я увидел на родина, это - люди, теперешняя молодежь и дети...Родная Москва встретила нас на редкость приветливо и теп­ло». Толстой считал Куприна очень талантливым, но дочитать его «Яму» не смог.

В разговоре я упомянул о статье Сталина, напи­санной ещё в 1934 году, в которой он решительно возразил на известную статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма», опубликованную за границей ещё в 1890 году. И вот в 1934-м академик В.В.Адоратский, директор института марксизма- ленинизма, предложил напечатать её в журнале «Большевик», посвящённом двадцатилетию Первой мировой войны. Сталин был не против её публика­ции в собрании сочинений, но в массовом журнале ЦК?.. И он написал статью, которая была как письмо разослана только членам Политбюро, и предложение академика не прошло Но в мае 1941-го буквально за месяц до войны Сталин счёл нужным напечатать свою статью-письмо в «Большевике».

Валентин Фёдорович, конечно, ничего об этом не знал и заинтересовался. Я рассказал ему, что Сталин категорически отвергал уверения Энгельса, будто во главе внешней политики России долгие века стояла некая всемогущая и очень талантливая шайка ино­странных авантюристов, которой везло почему-то везде, во всём, и ей удивительным образом удава­лось, ловко надувая всех европейских правителей, преодолевать все и всякие препятствия на пути к своим авантюристическим целям. Это тайное обще­ство, приводил Сталин слова Энгельса, вербовавше­еся первоначально из иностранных авантюристов, и подняло русское государство до его нынешнего могущества, «эта шайка, насколько бессовестная, настолько и талантливая, сделала больше, чем все русские армии, для того, чтобы расширить границы России...<...> Это она сделала Россию великой, мо­гущественной, внушающей страх и открыла ей путь к мировому господству». Только-де один чистокров­ный русский, Горчаков, занимал высший пост в этом ордене. Его преемник фон-Гирс опять уже носит иностранную фамилию.

Валентин Фёдорович слушал очень внимательно и даже, как мне показалось, напряжённо. А я про­должал рассказывать, что Сталин подчеркнул: за- воевательская политика вовсе не монополия русских царей. Такой политике в ещё большей степени были привержены короли и дипломаты всех стран Европы, в том числе такой император буржуазной формации, как Наполеон, который, несмотря на своё нецарское происхождение без колебаний использовал в своей внешней политике интриги, обман, вероломство, лесть, зверство, подкуп, убийства... И вывод был очевиден: великую Российскую империю создали не Горчаков и Гире, а русский народ.

– Это поразительно!
– воскликнул Валентин Фёдо­рович, встал, подошёл к книжному шкафу, взял том Толстого, быстро нашёл нужное место и сказал:

– Ну, это наши поэты иногда почему-то млели при имени Наполеона:

Может быть, именно поэтому Толстой отводил Пушкину в нашей поэзии только третье место - за Тютчевым и Лермонтовым.

Я возразил:

– Это стихотворение написано при известии о смерти Наполеона. А у Лермонтова тоже - «Воздуш­ный корабль»:

– Вы послушайте,- сказал Булгаков, раскрыв кни­гу.
– Вот что записал Лев Николаевич в дневнике 4 апреля 1870 года: «Читаю историю Соловьёва. Всё, по истории этой было безобразно в допетровский России: жестокость, грабёж, правёж, грубость, глу­пость, неуменье ничего делать...»

– Дикари! Только иностранцы и могли помочь, - вставил я.

– «Читаешь эту историю,- продолжал Валентин Фёдорович, - и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России. Но как же так ряд безобразий произвели великое единое государство? Уже одно это доказывает, что не правительство производило историю».

– Оказывается, Толстой выступил против статьи Энгельса раньше Сталина - за двадцать лет до её по­явления!
– засмеялся я.

– «Но кроме того, читая о том, как грабили, прави­ли, воевали, разоряли (только об этом и речь в исто­рии), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто про­изводил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ?»

– В корень зрил Лев Николавеич.

– «Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в кото­рых щеголяли цари и бояре? Кто ловил чёрных ли­сиц и соболей, которыми дарили послов? Кто добы­вал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов? Кто строил дома, дворцы, церкви, кто пере­возил товары? Кто рожал и воспитывал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, по­эзию народную? Кто сделал, что Богдан Хмельниц­кий передался России. А не Турции или Польше?»

– По-моему, - сказал я, - это с другого конца, но о том же: творцом истории является народ.