«Господи, как это близко, оказывается, — подумал он, — а я-то, дурачина, бегал, искал!»

Через несколько минут путники шагали уже по набережной, где толпилось и шумело много таких же, как они, беглецов. За голубым плавучим домиком пристани покачивался и дымил маленький белый пароходик.

Тиросидонская ушла узнавать о посадке, а Ленька с матерью остались на набережной.

У парапета лестницы, ведущей в город, расположилось бивуаком какое-то белогвардейское подразделение. Собранные в козлы, поблескивали штыками винтовки. Маленький серо-зеленый ручной пулемет угрожающе уставился черным глазом в сторону Волги. Из цинковых ящиков с нерусскими надписями аппетитно выглядывала красная медь патронов.

Несколько офицеров сидели, покуривая папироски, на каменном парапете, другие — в одиночку и парочками — расхаживали по набережной, прислушиваясь к разговорам беженцев, поглядывая на них пасмурно, с наигранным презрением… Вид у них у всех был обтрепанный, многие были небриты, на сапогах и обмотках толстым слоем лежала пыль.

В одном из этих прогуливающихся офицеров Ленька узнал молодого Пояркова. Подпоручик тоже заметил его.

— Постой, — сказал он, останавливаясь, своему товарищу. — Я где-то видел этого мальчика. Эй, шкет! — окликнул он Леньку.

Ленька метнул на него исподлобья мрачный взгляд и ничего не ответил.

— Ты, с пакетом, я тебя спрашиваю. Ты откуда?

— Я не шкет, — пробурчал Ленька, теснее прижимаясь к матери.

Офицер поднял глаза и узнал Александру Сергеевну.

— Ах, простите, — сказал он, отдавая честь. — Мы знакомы, кажется?

— Я не помню.

— Ну, как же?.. В один прекрасный день мы с отцом привели к вам в подвал заблудшую овцу… Забыли?

— Да… я вспомнила, — сказала она сухо. — Простите, нам надо идти…

— Сматываете удочки?

— Что вы сказали?

— Я говорю: собираетесь бежать?

— Да. Хотим попытаться.

— Через Волгу?

— Да.

— На пароходе?

— Да… На пароходе.

— Ну, ну, — сказал он, усмехнувшись. — Ни пуха вам ни пера. А вы, я вижу, бесстрашная женщина…

— Простите, я не понимаю… что вы хотите сказать? — побледнела Александра Сергеевна.

— А то, что я вам, сударыня, искренне, по-дружески, не советовал бы подвергать такому риску и себя и ребенка.

— Какому риску? Разве это опасно?

— Значит, вы не знаете, что большевики с моста расстреливают лодки и пароходы, которые идут на тот берег?

— С какого моста?

— А вон — с Американского моста, который виден отсюда.

— Нет, скажите, — неужели это правда?

— Прошу прощения, сударыня, с вами говорит русский офицер. Вчера под вечер на этом самом месте на моих глазах затонул обстрелянный большевиками пароход «Пчелка».

— Боже мой! Какой ужас! Что же делать?!

— Мама… ничего… не потонем, дай бог, — забормотал Ленька, с ненавистью поглядывая на Пояркова.

Офицер приложил руку к козырьку.

— Желаю здравствовать, — сказал он холодно. — Считаю своим долгом предупредить вас, а решать, конечно, придется вам самим.

И, повернувшись на каблуках, он отошел к ожидавшему его товарищу.

Через минуту из толпы вынырнула грузная фигура Нонны Иеронимовны. Размахивая своим огромным зонтом, она еще издали кричала:

— Идемте, голубчики, скорей, живенько! Посадка начинается.

Александра Сергеевна торопливо пересказала ей то, что услышала от Пояркова.

— Да что он врет, каналья?! — рассвирепела учительница. — Клеветник этакий! Амфибия! Где он?..

И, подняв над головой зонт, старуха оглянулась с таким видом, словно собиралась собственноручно, врукопашную расправиться с клеветником…

…И все-таки эта двадцатиминутная поездка не была приятной и спокойной.

Все эти двадцать минут Александра Сергеевна просидела ни жива ни мертва. Ленька успокаивал ее, даже посмеивался над ней, но и сам чувствовал, как при каждом ударе машины и при каждом всплеске воды за бортом екает и сжимается его сердце. Ему было и страшно и тянуло к окну — посмотреть, что делается на реке, далеко ли до берега и виден ли мост.

— Леша! — поминутно вскрикивала мать. — Я, кажется, просила тебя?!. Отодвинься от окна!..

— Я только чуть-чуть… одним глазом…