Шрифт:
Янкель не идет, а танцует, посвистывая в такт шагу.
Что-то особенно весело и легко ему сегодня. Не пугает даже и то, что сегодня — математика, а он ничего не знает. Заряд радости, веселья от праздника остался. Хорошо прошел праздник, и спектакль удался, и дома весело отпускное время пролетело.
Я не советский, Я не кадетский, Меня нетрудно раздавить. Ах, не стреляйте, Не убивайте — Цыпленки тоже хочут жить.Каблуки постукивают, аккомпанируя мотиву, и совершенно незаметно проходит Янкель захолодевшие изморозью утренние сонные улицы. Кончился праздник. На мостовой уже видны новые свежие царапины от грузных колес ломовых телег, и люди снова бегут по тротуарам, озабоченные и буднично серые. Янкель тоже хочет настроиться на будничный лад, начинает думать об уроках, но из этого ничего не выходит — губы по-прежнему напевают свое:
Цыпленок дутый, В лапти обутый, Пошел по Невскому гулять.Вот и Шкида.
Бодро поднялся по лестнице, дернул звонок.
Ах, не стреляйте, Не убивайте…— А-а-а! Янкель! Ну, брат, ты влип!
Цыпленки тоже хочут жить…Янкель оборвал песню. Что-то нехорошее, горькое подкатилось к гортани при виде испуганного лица дежурного.
— В чем дело?
— Буза!
— Какая буза? Что? В чем дело?
Янкель встревожен, хочет спросить, но дежурный уже скрылся на кухне…
Побежал в класс. Открыл двери и остановился, оглушенный ревом. Встревоженный класс гудел, метался, негодовал. Завидев Янкеля, бросились к нему:
— Буза!
— Скандал!
— Одеяла тиснули.
— Викниксор взбесился.
— Тебя ждет.
— Ты отвечаешь!
Ничего еще не понимая, Янкель прошел к своей парте, опустился на скамью. Только тут ему рассказали все по порядку. Он ушел в отпуск, сцена была не убрана, одеял никто кастелянше не сдал, и они остались висеть, а вчера Викниксор велел снять одеяла и отнести их в гардероб. Из десяти оказалось только восемь. Два исчезли бесследно.
Новость оглушила Янкеля. Испарилось веселое настроение, губы уже не пели «Цыпленка». Оглянулся вокруг. Увидел Пантелеева и спросил беспомощно:
— Как же?
Тот молчал.
Вдруг класс рассыпался по местам и затих. В комнату вошел Викниксор. Он был насуплен и нервно кусал губы. Увидев Янкеля, Викниксор подошел к нему и, растягивая слова, проговорил:
— Пропали два одеяла. За пропажу отвечаешь ты. Либо к вечеру одеяла будут найдены, либо я буду взыскивать с тебя или с родителей стоимость украденного.
— Но, Виктор Ник…
— Никаких но… Кроме того, за халатность ты переводишься в пятый разряд.
Тихо стало в классе, и слышно было, как гневно стучали каблуки Викниксора за дверью.
— Вот тебе и «цыпленок жареный», — буркнул Японец, но никто не подхватил его шутки. Все молчали. Янкель сидел, опустив голову на руки, согнувшись и касаясь горячим лбом верхней доски парты. Лица его но было видно.
Стояли в уборной Янкель и Пантелеев. Янкель, затягиваясь папироской, горячо и запальчиво говорил:
— Ты как желаешь, Ленька, а я ухожу. Проживу у матки неделю, соберусь — и тогда на юг. Больше нечего ждать. Сидеть в пятом разряде не хочу — не маленький.
— А как же Витя? Думаешь, отпустит? — сказал Пантелеев.
— А что Витя? Пойду к нему, поговорю. Он поймет. Дело за тобой. Говори прямо, останешься или тоже… как сговорились?
На несколько секунд задумался Пантелеев.
Гришкины глаза тревожно-вопросительно впились в скуластое лицо товарища.
— Ну как?
— Что «как»? Едем, конечно!..
Облегченный вздох невольно вырвался из груди Янкеля.
— Давай руку!
— Айда к Викниксору! — засмеялся Пантелеев.
— Айда! — сказал Янкель.
Шли, не слышали обычного шума, не видели сутолоки, беготни малышей, вообще ничего вокруг не видели. Остановившись передохнуть у дверей Викниксоровой квартиры, невольно поглядели на сцену, снова оголенную, и Янкель скрипнул зубами.
— Сволочи. Это новички сперли, не иначе. Наши ребята не способны теперь на это.