— Здравствуйте! — ласково оказал чиновник.

Хозяйка тоже ответила ласково.

— Пиво есть у вас?

— Есть, да нехорошо.

— По крайней мере холодное ли?

— Холодное-то холодное… да вы отведайте.

— Пожалуйста.

Хозяйка ушла. Чиновник оглядел стены — патент был.

— Тут есть патент, — сказал он ритору топотом.

Тот смотрел на чиновника с любопытством.

Скоро в комнату вошла старуха, оказавшаяся матерью хозяйки, и, низко наклонив голову в знак поклона, стала у двери молча. По-видимому, она тотчас хотела уйти, однако не ушла и поминутно переводила глаза с одного гостя на другого, с большим искусством скрывая перед ними свою внимательность к поступкам и словам господ.

— Далеко ли тут до Емельянова?

— До Емельянова тут недалеча. Близехонько, батюшко… да вам на что же, батюшко?

— Так… Просто пройтись.

Старуха степенно наклонила голову в знак согласия. Принесли пиво.

— Пиво ничего, — сказал чиновник. — А где у вас тут еще пиво есть?

— В Бучилове, — проговорила с расстановкой старуха: — верст за двадцать… не ближе…

— А в Емельянове? — простодушно произнесла дочь.

— И где там в Емельянове? — глядя прямо в глаза дочери, с легкой усмешкой сказала старуха. — Да там и кабаков-то нету.

Чиновник побалтывал ногой и слушал, рассматривая картинку.

— Кабы ежели бы кто торговал там, — шамкала старуха — и ритор заметил, как глаза ее оживились и стали строги… — Ишь; они гуляют, им нечто что!..

Дочь притихла.

— Нет, мы просто так, для прогулки, — проговорил чиновник. — Вон барин хочет в лесу погулять, — прибавил он, указав на ритора.

— Что ж, теперь ладно вам погулять…

— А скажите, — с невинностью младенца произнес чиновник, — есть тут леса?

— Так, кусточки есть, а так, чтобы лесов, нету.

— Нам хоть и кусточки… Нам тень нужна…

Женщины кивнули дружно в знак согласия и обменялись взглядами. Скоро чиновник расплатился и вышел. Что ему нужно было узнать — он узнал и, выйдя на улицу, не церемонясь, полез в портфель — поглядеть, тут ли карандаш и уставы, — не обратив почти никакого внимания на испуг провожавших его женщин.

— Погуляйте, погуляйте, — говорила старуха в большой тревоге: — в лесочке теперь хорошо…

— Нам бы хоть в кусточки… — бормотал чиновник, записывая что-то. — Теперь там чудесно… Прощайте!

— Счастливо.

— То-то у тебя язык-то… — послышался ритору голос старухи.

— У-у, канальи!.. — шептал ему чиновник. Ритор вытаращил глаза.

При начале деревни Емельяново стоял кабак, в котором происходила торговля вином на законном основании. Чиновник вознамерился получить здесь самые точные сведения о Гавриле Кашине, торговавшем в том же селении — только на другом конце, в одиноко стоявшем постоялом дворе.

Был жаркий полдень; деревушка была пуста, только воробьи безмолвно, как пули, перелетали с крыши на крышу. Большие кабацкие сени, предназначенные для посетителей, были пусты. Внутри кабака за стойкой стоял маленький горбатый хозяин, навалившись выпяченною уродливою грудью на стойку, и вел беседу с подгулявшим отставным солдатом. Беседа его была весьма оригинальна: он отвечал, по-видимому, на все вопросы солдата, соглашался, возражал, но в сущности не говорил ничего и не совсем даже слышал солдатские речи. Это особого рода язык, в котором с таким искусством употребляют слова: «к примеру», «а то как же», «в аккурате», «ишь» и т. д. Солдат тотчас вытянулся перед чиновником и весело произнес: «здравия желаю, ваше высокоблагородие». Встреча с начальством ему, очевидно, была приятна, и когда чиновник, потребовав себе воды, сел на лавку отдохнуть, солдат тотчас же приступил к нему с рассказами какой-то длинной истории о старом барине, о том, как любило его начальство, о смотрах, о новом барине, у которого он служил лесником, о своей исправности в лесном деле и т. д. Вытащил какую-то бумажку из сапога, подал ее чиновнику и с почтительностью стоял в отдалении, пока чиновник разбирал ее: «Объявление. Навалил лесу на маладятник на сорок сажон и на мой вопрос, как маладятник господский, то сопротивлялся»… Затем он завел речь о том, как: трудно с народом, как его хотят убить за то, что он не идет расхищать барского добра, и что поэтому приходится постоянно стрелять в самовольных порубщиков.

— Как стрелять? — с волнением спросил ритор, молча куривший в углу.

— Я, вашокбродие, в ноги их бью, мужиков. Плюнешь ему бекасинником в это место, убить — не убьешь, а зачешется… хе-хе!

Ритор пускал клубы дыма и молчал. Чиновник, напротив, говорил солдату «д-да…», «ничего не поделаешь…», посмеивался и вообще выказывал ему благосклонность. Эти выказывания благосклонности весьма ободрили солдата. Он вытянулся во весь рост и пропел:

Благосклонно выслушав пение и одобрив солдата, прогуливающийся чиновник прямо приступил к кабатчику с расспросами. Кабатчик рад был утопить конкурента и с присовокуплением разных смягчающих слов, которые ровно ничего не значили, вроде: «конечно», «не наше дело», «а что надо говорить прямо», «точно что», «не по закону», весьма обстоятельно обвинил Кашина. Солдат поддакивал, говоря: «Как же можно?.. это непорядок!.. нет, брат!.. что тебе по закону, то и получай, а что не по закону… У нас, вашскродие, в полку…»