— Но на нее нашли такие крючки, что сожгли и так, без признания.

— Спасибо, Курнос. Удачного развлечения.

Усмехнулся жутковато, а я вернулся к бумагам. Обвиняемая Лоретта Альциг, вдова, двадцать шесть лет, жила в доме умершего мужа, купца зерном. Виновной себя не признала. Ни в убийствах, ни в применении черной магии. И несмотря на это, ее приговорили. Что хуже, не провели даже обычного следствия. Говоря языком простых людей, ее не пытали. Почему же? Протокол был полон недоговоренностей, не были заданы простейшие вопросы, не выяснили даже, как умерли те мужчины. Ничего про них не узнал, кроме того, что свидетели называли их ухажерами. Получается, у молодой красивой вдовы было три хахаля. Зачем бы ей их убивать? Завещания? Об этом тоже ни полслова. Я покачал головой. Ох уж эти гродские суды.

Встал с рассветом. В окно светило солнце. Ветер унес куда-то тяжелые серые тучи, и, когда я открыл ставни, увидел, что рыночная площадь подсыхает. Намечался хороший сентябрьский денек. Славное время для аутодафе. Я зевнул и потянулся, аж хрустнуло в костях. Доел вчерашний холодный луковый супчик и закусил остатками каши. Пора браться за дела, бедный Мордимер, подумал. Вошел в комнату близнецов. Они лежали на кровати, переплетясь со своей девкой, словно большой трехглавый зверь. Первый выставил в сторону двери свой бледный костистый зад и как раз пукнул сквозь сон, когда я входил. Я толкнул его носком сапога (трактирщик обещал лично его начистить — и тот правда блестел, словно собачьи яйца) — Первый сразу вскочил на ноги. Видать, был еще слегка под хмельком, поскольку закачался.

— Буди Курноса и через две молитвы жду вас внизу, — сказал я сухо.

Вышел из трактира («Завтрак, уважаемый мастер?» — услышал голос трактирщика, но лишь отмахнулся) и начал читать «Отче наш». После второго дай нам силу, Господи, чтобы мы не простили врагам нашим!, [20] услышал на ступенях топот, и близнецы выпали за порог. Курнос появился при втором «амине». Но — успел.

Камеры располагались в подземельях под ратушей. Ха, ратуша — сильно сказано! Двухэтажный каменный дом из темно-желтого кирпича, украшенный деревянными столпами. В зале на втором этаже ожидали уже нас бородатый ксёндз, бургомистр и двое стражников. На этот раз — без глевий.

— Д-д-д-дос-с-стойные г-г-г-гос-с-спод-да, — произнес, заикаясь бургомистр, а ксёндз кивнул нам, глядя исподлобья.

Я присмотрелся к нему и отметил, что нос распух, а губы покрыты свежими струпьями.

— Садитесь, — указал им на места за овальным столом.

На нем стояла тарелка с холодным мясом и пшеничными коржиками, а рядом — кувшин с пивом и бутылочка, наверное, с водкой. Открыл ее, понюхал. О, да, крепкая сливовица. Что ж, может, во время допроса пригодится тем из нас, у кого слаб желудок. Но надеюсь, дело так далеко не зайдет.

— Прочел протоколы. — Я бросил на стол кипу бумаг. — Это говно, господа.

Ксёндз уже хотел что-то сказать, но вовремя захлопнул пасть, щелкнув оставшимися после вчерашней дискуссии зубами. Вероятно, не хотел снова оказаться со сломанным носом.

— В связи с этим, прежде чем спустимся к обвиняемой, я хотел бы, чтобы вы предоставили мне информацию. Полагаю, вы будете убедительными и искренними.

— Пов-в-в-верьте, — проговорил бургомистр и хотел добавить что-то еще, но я поднял руку:

— Правила такие: я спрашиваю — вы отвечаете. Понятно? Кем были трое убитых?

— Ди-ди-ди… — начал бургомистр.

— Дитрих Гольц, торговец лошадьми. Бальбус Брукдорфф, мастер-красильщик. Петер Глабер, мастер-мясник, — ответил вместо него ксёндз. — Двое вдовцов и холостяк.

— У вас тут и красильня есть? — удивился я. — Ну ладно. Как погибли?

— Сож-сож-сож…

Я вопросительно взглянул на ксёндза.

— Сожрали их черви, — пояснил он словно бы неохотно и со страхом в голосе.

— Глисты, что ль? — пошутил я.

— Когда умерли, из них вылезли длинные, толстые белые червяки, — сказал ксёндз и быстро перекрестился. — Из всех отверстий.

Минуту я смотрел на них молча. Бургомистр отводил взгляд, а ксёндз — напротив: смотрел прямо в глаза. Я взял со стола пшеничный коржик, откусил. Хороший, свежей выпечки.

— Кто это видел?

— В случае Гольца только его конюх. Червей, что выползли из Брукдорффа и Глабера, видели несколько десятков человек…

— Й-й-й-а…

— Где эти черви?

— Спрятались в землю.

— Понятно, — сказал я. — Курнос?

— Ничего такого не припомню, Мордимер, — ответил он, как я и предполагал.

— Черная магия, ксёндз, а?

— Думаю, да, — согласился он серьезно.

— Как знать… — ответил я задумчиво и почесал подбородок. — Они хотели на ней жениться?

— Д-д-да…

— Отписали ей что-нибудь в завещаниях?

Бургомистр глянул на меня так, словно впервые в жизни услыхал слово «завещание», а ксёндз пожал плечами.