Шрифт:
Донни снова засмеялся.
Рудольф раздраженно взглянул на него.
— Как ты чистишь картошку, идиот?
— Хи-хи-хи!
— Блямс!
— Но в этот раз ты тоже ничего не услышал?
Ирвинсон только покачал головой.
Рудольф внезапно испугался. Эти звуки раздавались из карцера, который, конечно же, был сараем для сушки сена. Тот здоровый парень в карцере — один из двоих, кого сегодня утром, как говорят, «застукали» за занятием гомосексуализмом со своим приятелем, пытавшимся подкупить его вчера. Говорят, что у того, который постарше, огромный член… а кое-кто говорил, что еще раньше он сломал Басту руку: и не просто сломал, а раздавил ее, превратив в бесформенную массу. Конечно, это все враки, но…
— ХРАК!
На этот раз Ирвинсон оглянулся. И неожиданно Рудольф решил, что ему просто необходимо сходить в туалет. И что, возможно, он поднимется для этого на третий этаж. И не выйдет оттуда два часа, а то и три. Он почувствовал приближение надвигающего кошмара.
— КРАК-КРАК!
«Плевать на куски индюшатины».
Рудольф снял фартук и бросил его на разделочный стол прямо на огромную треску, которую он готовил на ужин, и направился к выходу.
— Куда ты идешь? — высоким и срывающимся голосом спросил его Ирвинсон.
Донни Киган с остервенением чистил картошку, превращая ее из размеров футбольного мяча в шарик для игры в крикет, его жирные волосы космами спадали на лицо.
— ВЖИК! БАХ — БАХ — БАХ!
Рудольф не ответил на вопрос Ирвинсона. К тому времени, когда он поднимался по лестнице на второй этаж, он почти бежал. «В Индиане наступили трудные времена, и для Солнечного Гарднера пришло время платить по счетам», — подумал он.
Все время, пока он бежал, Рудольф думал еще и о том, что ему, кажется, пришла пора подыскать себе новую работу.
— КРАК!
Верхний болт, запиравший двойную дверь карцера, переломился надвое. Между дверью и стенами карцера появилась темная щель.
Мгновенная тишина. Затем:
— КРАК!
Сломавшись, хрустнул нижний болт.
— КРАК!
Щелкнуло.
Дверь карцера с треском распахнулась, поскрипывая на железных петлях. Две огромные, когтистые лапы возникли в проеме. В пыли остались следы от когтей.
Вулф пробивал себе дорогу на волю.
Пламя металось перед глазами Джека: вперед-назад, вперед-назад. Гарднер напоминал что-то среднее между циркачом-гипнотизером и каким-то древним актером, исполняющим главную роль в известном автобиографическом спектакле о Великом Ученом. Это было забавно, если бы Джек не был так напуган, то он бы рассмеялся. А, может быть, он все-таки рассмеется?
— А теперь у меня к тебе есть несколько вопросов, и ты постараешься ответить на них, — сказал Гарднер. — Мистер Морган сам сможет получить от тебя все ответы с легкостью, и я не сомневаюсь в этом, но мне бы не хотелось его беспокоить. Итак… как давно ты стал Путешествовать?
— Я не понимаю, о чем вы говорите?
— Как давно к тебе пришла способность перемещаться в Территориях?
— Я не знаю, что вы имеете в виду.
Пламя подбиралось ближе.
— Где негр?
— Кто?
— Негр, тот негр! — выкрикнул Гарднер. — Паркер, Паркус, как там он себя называет, где он?
— Я не знаю, о ком вы говорите.
— Сонни! Энди! — заорал Гарднер. — Развяжите его правую руку! Дайте ее мне!
Варвик зашел Джеку за спину и что-то там начал делать. Через минуту его развязали. Затекшую руку пронзила колющая боль. Джек пытался сопротивляться, но это было бесполезно. Они крепко держали его.
— А теперь разожмите ему кулак.
Сонни разжимал безымянный палец, а Варвик усердствовал над указательным и средним. Через мгновение Гарднер поднес пламя зажигалки к основанию V-образного отверстия между пальцами. Острая боль пронзила его левую руку и, казалось, заполнила все тело. Сладковатый запах припаленной кожи. «Горит? Это он сам горит?»
Прошла целая вечность, пока, наконец, Гарднер не убрал зажигалку. На его лбу сверкали капли пота. Грудь часто вздымалась, дыхание было затруднено.
— Дьявол всегда кричит, когда попадает в тело, — произнес он. — Конечно, всегда. Правда ведь, мальчики?
— Да, хвала Господу, — сказал Варвик.
— Но вы загнали его в угол, — поддакнул Сонни.
— О да, я знаю в этом толк. Я прекрасно знаю секреты как мальчиков, так и дьявола, — Гарднер нервно хихикнул, а затем подался вперед так, что теперь его лицо было на расстоянии дюйма от лица Джека. Терпкий запах одеколона ударил Джеку в нос. Каким бы ни был противным этот запах, это было все-таки лучше, чем запах собственной паленой кожи.