Шрифт:
Страшно…
Мишке хочется сжаться в маленький комочек, чтоб его никто не заметил.
— Мамо, приходите быстрее! — испуганно шепчет он.
И зачем только боженька взял на небо Оленку и Василька? С ними не было б так страшно. Надо уснуть. Поскорее уснуть. Так лучше…
Мальчик крепко закрывает глаза и, поджав под себя босые холодные ноги, засыпает тут же, на голой скамейке у окна.
…Наконец скрипнула дверь. Гафия зажгла лампу и кинулась к сыну.
— Уснул! Боже, уснул голодный!
Она бережно перенесла его на кровать, укрыла рядном. Но сон у Мишки некрепкий, как у зайчонка. Он открыл глаза и радостно улыбнулся: «Пришла!» Но тут же, вспомнив о пережитом страхе, заплакал: не будет он больше сидеть дома один. Мама приходит так поздно. Пусть она берет с собою и Мишку…
— Вот потеплеет да и подрастешь еще немножко, тогда и пойдешь со мною батрачить…
Говорит, а губы у нее вздрагивают — вот-вот расплачемся. А из-за чего? Лучше уж ему, Мишке, батрачить, чем сидеть взаперти. Он будет обязательно кучером. Будет ездить на бричке и так же важно надуваться, как и дед Илья. Жаль только, нет у Мишки таких усов, как у деда. И люльки нет. Ему бы еще кожушок, расшитый цветными нитями.
— Вот тебе хлебушек. От деда-мороза, — перебила мама его размышления.
Она вынула из-за пазухи кусочек хлеба и протянула его Мишке. Он тут же забыл о своем намерении идти батрачить. Он уже думал о другом: почему хлеб теплый, ведь его дал дед-мороз? Просто мама, наверно, шутит. Но все равно, хлеб очень вкусный!
Затрещали сухие сучья. Забились яркие языки пламени о стенки печки, точно мотыльки о стекла.
Как хорошо, что на свете есть мама! С ней ничего не страшно! С ней тепло…
Мама принесла с собою узлы с шерстью. Опять будет прясть для Ягнуса всю ночь. Мишка усаживается рядом, и смотрит, как быстро кружится колесо прялки. Оно жужжит, как шмель.
И когда мама спит? Может быть, она вовсе не ложится? А вот Мишке опять хочется спать.
— Спойте мне, мамо, песенку, — попросил малыш. Он любил засыпать под ласковый мамин голос.
Гафия улыбнулась и, не переставая прясть, запела:
Ой, як тяжко, ой, як важко! На сердци туга залегла. Смиятысь рано перестала, Ще раньше плакать начала…Мишка почти засыпал, «но вдруг увидел: по лицу матери текут слезы, да такие крупные, прозрачные!
— Мамусё, — вскочил мальчик. — Не плачьте! Вот вырасту и куплю вам красные бусы, как у пани Ягнусовой.
— Йой, якаж я буду красивая в красных бусах! — грустно улыбнулась мама. — Спи, сынок, я не плачу. Это так… холод забрался в глаза, а теперь тает. Спи…
«Чей же это газда по полю ходит?»
Как-то Мишка проснулся и увидел, что стекла на окнах оттаяли.
— Глядите, мамусё! Солнце потеплело. Зимой оно такое холодное было! Правда? Теперь я пойду с вами в поле? — щебетал малыш.
Когда отпели свои песни весенние ручьи и склоны гор покрылись нежной зеленью, Гафия привела в поле и Мишку.
— Ну что он, бедный, голодный, целыми божьими днями под замком сидит?! — жаловалась она батрачкам.
И он, худенький, побледневший за зиму, помогал матери то грядки копать, то кукурузу сеять. Иногда батраки спрашивали его:
— Ого-гов! Так чей же это газда по полю ходит?
Мишка приподнимался на цыпочках, чтоб казаться выше, отвечал:
— Михайло Берданик. Гафии Берданиковой сын!
Взрослые покатывались со смеху. Улыбалась и мама. А Мишка удивлялся: и что тут смешного?
Садились батраки за стол, Гафия сажала рядом и Мишку. Ела ока и с опаской поглядывала на косившегося хозяина.
— Опять с двумя ртами уселась? — спросил он однажды ехидно. — Мне-то что! Из платы половину высчитаю, чтоб знала! — предупредил он.
Мишка видел, как подпрыгнула ложка в руке матери, как вздрогнули побелевшие губы. Он боялся и ненавидел Ягнуса. «И почему песыголовец не утащил его до сих пор в пещеру? — удивлялся и возмущался малыш. — Может, потому, что песыголовец сам злой и любит злых? Он их не трогает? Но ведь есть, наверное, на свете и добрые волшебники, — рассуждал Мишка. — Может быть, они проучат пана?» Только где живут такие волшебники, мальчик не знал.
…Однажды, уже осенью, батраки убирали кукурузу. Одни снимали початки, другие жали стебли и складывали их в снопы. С утра грело солнышко. Но вдруг после обеда из-за гор вынырнули мохнатые влажные тучи и повисли над лесом, как шапки. Снизу чудилось: их подпирают островерхие ели. Потом подул холодный, пронизывающий ветер. За ним пошел дождь — косой, мелкий, назойливый.
Мать что могла сняла с себя и укутала Мишку.
— Вот сядь здесь, под снопами, и сиди. Как только пойдет в село подвода, домой тебя отправлю.