Лоренц многозначительно посмотрел на Иру. Женечка перехватил его взгляд:

— О! Да я вижу, тебе тут и без меня всё объяснили! Неужели ты думаешь, что я смогу сообщить тебе нечто большее?

— Надеялась, по крайней мере.

— Прости, что не оправдал надежд.

— Знаешь, Жень, а ты, к моему удивлению, гораздо любопытнее, чем я.

— С чего ты так решила?

— Всю сеть своего стража излазил вдоль и поперек и, небось, не только своего, а я, к твоему сведению, самостийно ходила лишь туда, куда требовали обстоятельства.

— Ира, как ты сама догадываешься, в моем распоряжении имелась целая куча времени, к тому же и такого, которое занять бывало попросту больше нечем. Да и в самом принципе мне, вообще-то, необходимо владеть максимумом практической информации.

— В таком случае, может быть, ты знаешь, каким образом может сознательно, именно сознательно, пользоваться проходом человек, именно человек, которому сеть никто не открывал?

— Не думаю, что это возможно, так как прецедентов не встречал. А почему ты спрашиваешь?

— Праздное любопытство.

Женечка заглянул в глаза Лоренцу, затем Зиву. И те, и те светились первозданной невинностью.

— Для праздного любопытства, Палладина, вопрос слишком странный, однако. Колись, с чего это он к тебе в голову залетел?

— Жень, расколюсь обязательно, но не сейчас, а может быть, и не в ближайшее время. Не обижайся! Я бы вообще не спрашивала, чтоб не дразнить тебя — само как-то вырвалось.

— Ирка, опять пугать меня вздумала?

— Нет, Женечка, честное слово! Опасность мне от этого никакая не грозит, просто любопытно было — вдруг ты знаешь.

— Если сами стражи не в курсе, — Женечка обвел взглядом Зива и Лоренца, — а их ты уже спрашивала, в этом я не сомневаюсь — то мне-то, откуда знать? Они свои тайны свято хранят, и если чего сообщать не положено, никогда не выведаешь.

— Мы действительно не знаем, — проурчал Зив.

— Вот видишь? А ты меня пытаешь! Одно тревожит: с чего это ты решила, якобы это опасности для тебя никакой не представляет? Мне, вообще, интересно, ты хоть отдаешь себе отчет, что тебе потенциально может угрожать гораздо более широкий спектр видов опасностей, чем обычным людям? Хотя от многих, из угрожающих им, ты, в силу своих особенностей, и избавлена, а многие, хоть и могут коснуться тебя, именно для тебя и не опасности вовсе.

— Знаешь, Жень, по-моему, если мы сейчас займемся составлением списков всех потенциально грозящих мне опасностей, а заодно их классификацией и оценкой вероятности, то это займет не один день. По-моему, в данном случае важно то, что чувствую я по этому поводу. В данном случае «чувствую» равносильно «знаю».

— Черт возьми! А ведь права, Палладина! Вот только об одной из опасностей я все ж возьму на себя смелость тебя предупредить, — Женечка сказал это таким тоном, что Ира уже собралась огрызнуться на всякий случай, но он лишь рассмеялся, довольный произведенным эффектом. — Пошли купаться, Ирка, обгоришь ведь!

Ира тоже рассмеялась, и они уплыли. По прибытии на берег Женечка еще раз смотался в свою квартиру, принес простыню и устроил нечто вроде тента. Домой они засобирались лишь после шести вечера.

— Местечко чудное и мне бы не хотелось, чтоб, едва подразнив, от меня его закрыли, — прокомментировал Женечка свою дотошность, проявленную при уборке территории.

В итоге, когда они все вместе направились к проходу, Ира, как ни старалась, так и не смогла найти даже намека на их пребывание здесь чуть ли не весь день.

Утром Ира обнаружила себя в гордом одиночестве на Женечкиной кровати. Стрелки настенных часов образовывали прямой угол, извещая о том, что нынче девять утра. «Итак, до официального новоселья Радного осталось ровно тридцать три часа», — констатировала Ира. Она вздохнула, бодро спрыгнула с кровати и отправилась в душ.

— Палладина! Да ты, никак, проснулась! — прозвучал Женечкин голос, перекрывая шум воды, а потом появился и он сам, бесцеремонно отодвигая занавеску.

— Доброе утро! — приветствовала его Ира, выключая воду. — Ты давно встал?

— Да уж тружусь вовсю!

Женечка, внимательно пронаблюдав процесс Ириного вытирания, подхватил ее на руки, не дав даже завернуться в полотенце, и отнес в гостиную, в которой царил несвойственный ей обычно жуткий бедлам, впрочем, состоящий всего-навсего из валяющегося на диване честно трудящегося ноутбука и разбросанных по всему столу листков бумаги.

— Может быть, я все-таки одену на себя что-нибудь? — спросила Ира, бережно водруженная Женечкой в кресло.