Шрифт:
– Мне жаль, что твои люди погибли, – сказал Бурцев.
– Мы давно воюем с немцами, – голос швейцарца посуровел. – А на войне умирают.
Что ж, верное замечание.
Глава 32
– По Швабии ходят слухи, будто у барона фон Гейнца гостит некая знатная особа, – после недолгой паузы продолжил предводитель лесного братства.
Надо же! А ведь визит кайзера Священной Римской империи вроде бы держится в секрете. Наверное, недостаточно хорошо держится.
– Никто не знает, кто именно посетил Шварцвальдский замок и с какой целью. Это тайна слишком хорошо охраняется. Мы же решили выяснить, кем является гость барона. И как до него добраться.
– Зачем?
– Убить, – глухо выдохнул арбалетчик. – Один меткий выстрел – и одним важным немцем меньше. Разве это плохо?
Нет, определенно, это все-таки идейный разбойник. Террорист пятнадцатого века, вместо «калаша» вооруженный самострелом.
– Вообще-то гостем барона был император Рупрехт Пфальцский, – сказал Бурцев. – Но, думаю, он уже мертв. У меня, по крайней мере, есть все основания так полагать. Я лично всадил в него… м-м-м… В общем, в Его Величестве сейчас должно быть слишком много дырок, несовместимых с жизнью.
– Знаю, – кивнул Телль. – Теперь – знаю. Берта обо всем рассказала.
– Обо всем? – не понял Бурцев.
– И о том, как ты убил Рупрехта из заколдованной бомбарды тевтонских колдунов, чей знак – изломанный крест, рассказала тоже. После бегства Берта вернулась к Шварцвальдскому замку. Она наблюдала за крепостью. Видела, как из ворот выехал император со свитой. Потом тайком следовала за отрядом Рупрехта и стала свидетелем вашей стычки там, где дорога проходит меж двух холмов.
Бурцев только покачал головой. Отчаянная баба эта ведьма Берта.
Телль вздохнул:
– Жаль, что об императоре нам не было известно раньше – когда Берта отправлялась в замковые предместья послушать молву и развязать говорливые языки.
– Почему жаль? – не понял Бурцев.
– Знали б, что в Шварцвальдский замок прибыл сам Рупрехт, – были б осторожнее. Берту бы не схватили. И не случилось бы всего… того…
Голос лесного стрелка дрогнул. Зазвучал глухо-преглухо, обещая кому-то бо-о-ольшие неприятности. Бурцев вспомнил Дитриха Лысого, костер перед замком, камеру в башне. Да, много чего пришлось пережить Берте. И можно представить, каково сейчас ее супругу.
– Но никто ведь и предположить не мог, что дороги будут так тщательно охраняться.
– Погоди-погоди, ты что, жену на разведку посылаешь? – вдруг сообразил Бурцев.
– Посылаю, – спокойно ответил Телль. – А что делать, если из всех нас лишь Берта может пройти там, где остальным путь заказан. Ее уродство не бросается в глаза столь явно.
Собеседник Бурцева снял, наконец, шлем. Отстегнул ремешок под подбородком и… М-да, лучше бы он этого не делал. Ну, не так сразу, по крайней мере.
Вскрикнула и отвернулась Аделаида. Бурцеву тоже стоило немалых усилий не отводить взгляда. Все-таки смотреть на подобных представителей рода человеческого… Не то чтобы противно – трудно. Неприятно. И оттого не хочется вовсе. Люди в таких случаях инстинктивно прячут глаза и воротят носы. Ох, и жутковатым же типом был этот Телль. По сравнению со своим предводителем остальные лесные стрелки казались теперь довольно милыми созданиями.
Лицо, прятавшееся под шлемом и подбородником, перекошено, словно от непрекращающейся зубной боли. Сами зубы, большие и неровные, выступали изо рта. Натянутые на них губы изогнуты в вечной улыбке. Печальной и страшной одновременно. Да, с таким речевым аппаратом трудно сохранить безупречную дикцию. Отсюда, наверное, и сипение, сопровождавшее каждое слово инвалида-арбалетчика.
И ведь это еще не все. Лицевые кости справа вмяты внутрь. Не понять даже – то ли врожденный дефект это, то ли последствие тяжелого ранения. Удара булавой, например. Нет, пожалуй, это все-таки врожденное, потому как после таких ударов булавой люди попросту не выживают.
А на голове – на самом темечке – здоровенный, с кулак Гаврилы Алексича, затверделый нарост. Словно плоть и кость, вбитые, вдавленные в череп справа, выпятились наружу сверху… Что ж, теперь понятно, зачем несчастный калека носит такой высоченный шлемак. А чтоб шишка помещалась.
Шишка была голая, без единого волоска и оттого особенно сильно выделялась на фоне пышной шевелюры рано седеющего брюнета. А может, и не рано. Возраст по изуродованному лицу определить трудно. На шишке виднелся старый шрам – небольшой, неглубокий, но отчетливо различимый на бледной коже, обтягивавшей чудовищный нарост.
Ох-хо-хо… Вот о каких говорят «как бог черепаху»… Вообще удивительно, что миловидная на личико Берта, уродство которой под платьем вовсе и не заметно, выбрала в супруги этакого Квазимодо. Явно не за внешность полюбила. Бурцев сглотнул. Что ж, будем считать – перед нами достойный человек с прекрасным внутренним миром. Повезло, будем считать…