Недобро взглянув на него, гуцул протянул руку к секире. И тут раздался спокойный, твердый голос Ардагаста:

– - Он прав. Мы сейчас союзники, и враг у нас один. Тот, для кого все мы - варвары, рабы, хуже псов.

– - Я только гляжу, не польстились бы эти псы снова на сытные римские харчи, - прищурился Яснозор.

– - Римляне кормят хорошо, но забирают волю, - сказал песиголловец.
– Кое-кого из нас они ловили и выставляли напоказ.

– - Верно, - кивнул Сигвульф.
– Попробовал я римской службы, с розгами, зуботычинами и караулом вне очереди. Вот уж где собачья жизнь!

– - Вы, кроме Вышаты, еще не пробовали римского рабства. Но этого я и врагу не пожелаю!
– с чувством сказал Хор-алдар.

Рада встала, подошла к песиголовцу с куском мяса и кружкой меда и сказала:

– Садись к нашему очагу и угощайся, вестник. Ты ведь принес нам добрую весть. Вы, языги и песиголовцы, храбрые воины. Хорошо, что вы теперь с нами.

Пришелец благодарно склонил песью голову и сказал:

– - Ты не только красива и отважна, царевна, но и добра. Не дашь ли мне еще и хлеба? Да, я, Гаур, вожак сомешской стаи, знаю обычай людей и их собак: нельзя предать того, чей хлеб ты ел.

На холме над рекой Сватавой поднимались старинные, построенные еще кельтами валы города Эбуродуна. Деревянные клети, забитые землей и щебенкой, предохраняли их от таранов, а каменные плиты, покрывавшие валы, защищали торцы балок от огня. В отличие от других германцев, бойохеймские свевы не пренебрегали укреплениями. На каменных фундаментах кельтских домов стояли германские мазанки, в которых жилье и хлев находились под одной соломенной кровлей.

В этот зимний вечер город и его окрестности были переполнены. С севера подошла рать маркоманнов, с юга - квадов, с востока - языги и росы. Еще и немало поселян сбежалось под защиту укреплений. Все знали: с двух сторон приближаются легионы, император - в одном переходе отсюда, до Рубрия - день конного пути. Но не страх царил в городе, даже не ярость, а праздничное оживление. Дома были разукрашены зелеными еловыми лапами, ветками бука и можжевельника. С дымом разносились аппетитные запахи. В дома, шатры, к кострам радушно звали своих и чужих. Далеко разносилось гудение турьих рогов и звуки волынок. Ватагами расхаживали с песнями и плясками ряженые. Рогатые маски, жуткие наряды - словно нечисть вырвалась с того света. И - заразительное, неудержимое веселье.

На землю свевов пришел Йоль - день Рождества Бальдра-Солнца. Наступали Дни Судьбы - двенадцать самых святых и страшных дней между старым и новым годом. Дни разгула духов умерших, когда бушует дикая охота и властвуют повелители мертвецов - Дикий Охотник Водан и Железная Перхта, которых на севере зовут Один и Хель. Но для того и празднуют живые эти дни весело, сытно, даже буйно, чтобы смерть, нужда и страх не воцарились навсегда в земном мире.

Роскошнее всего праздновали Йоль в большом доме вождя города - герцога Эбериха. Столы ломились от снеди. На деревянных и серебряных блюдах громоздились кровяные колбасы, дымились свиные головы и зажаренные с яблоками гуси, исходили горячим паром свежие хлеба, отмеченные солнечными крестами - от троллей, и печенья со знаками Солнца. В серебряных кубках пенилось особое йольское пиво, густое и крепкое, в разноцветных стеклянных чашах искрилось хиосское и критское вино. И над всем этим изобилием возвышались сделанные из соломы козел и вепрь --священные звери Донара-громовника и солнечного Фрейра. Сумрачный Водан нес людям смерть и посмертную славу, а эти два простых и веселых бога - жизнь, урожай и изобилие.

В обычных домах посреди стола ставили деревце - елочку или бук. Здесь же у дальней стены красовались высокая разлапистая елка, увешанная яблоками и пряниками и усаженная горящими свечами. Под ней восседали самые почетные гости: оба конунга, Вангион и Сидон. Ванний дважды выдавал с большой выгодой замуж свою сестру Кунигунду: за конунга рейнского племени вангионов и царевича карпатских сидонов. От них и родились эти два с виду столь непохожих брата. Вангион, степенный и рассудительный, отличался широкими плечами и окладистой белокурой бородой. Порывистый и отчаянно храбрый Сидон на кельтский лад брил бороду и носил длинные вислые усы. Дядя постарался дать обоим римское образование, однако лишь Вангион стал любителем Гомера и Вергилия, Сидон же всем книгам предпочитал песни и сказания бардов. В одном братья оказались единодушны: римские пороки вызвали у них отвращение, а страдания соплеменников в рабстве - сочувствие. У обоих сжимались кулаки при виде германцев, умиравших на арене под кровожадные вопли трусливых патрициев. Свергнув дядю, Вангион возглавил племя маркоманнов, а Сидон - квадов.

Рядом с братьями сидел хозяин дома - приземистый, с широким грубоватым лицом и жесткой, как щетина, бородой. Силу и храбрость герцога подтверждали украшавшие стены римские мечи, шлемы, панцири и головы самых могучих зверей - медведей, туров, зубров. Была даже голова тигра, убитого Эберихом в аквилейском цирке. Жена герцога, полная и далеко не молодая, мало напоминала сейчас ту стройную германскую девушку, которую он тогда бросился спасать от жуткой смерти. "Что тигр? Я думал, все это сборище нидингов бросится на меня за то, что я лишил их потехи", - говорил он Ардагасту. Царь росов сразу завоевал уважение герцога своим чепраком из шкуры тигра, которого Зореславич добыл в далекой Бактрии.

Были среди гостей и сам Ардагаст с соратниками, и Арнакутай языгский, даже песиголовцу Гауру нашлось место. Ждали самую почетную гостью - Ганну, верховную пророчицу свевов. Но вот уже мчатся через город сани, разукрашенные бронзой и запряженные тройкой белых коней. За ними, распевая и приплясывая, поспешили росские русальцы и свевские ряженые.

Знатные гости встали, приветствуя стройную женщину лет сорока пяти, с гордым и прекрасным лицом. Ее роскошные светлые волосы свободно падали на белый плащ, скрепленный золотой застежкой с эмалью. Ряженые, почтительно молча, столпились у двери. Полная достоинства, гостья воссела напротив конунгов. С изяществом патрицианки пригубила она чашу вина и заговорила чистым высоким голосом: