«Нет, на одну минуту — самое большее. Погружение на пять минут — смертельно».

«Приносят ужин. В том числе — сакэ. Ты пьешь?»

«Подожди! С тех пор, как она сказала на вокзале: „Прости, я опоздала“, она еще не произнесла ни слова. Было бы не плохо, если б она хоть в этом месте что-нибудь из себя выдавила».

«Нет, если она сейчас ляпнет какую-нибудь пошлость, все испортит».

«Возможно. Ну тогда молча возвращаемся в комнату, присаживаемся к столику… Как-то все это странно».

«Ничего странного. Разве недостаточно поболтать со служанкой?»

«Нет, все не так. Она отослала служанку. „Я сама за тобой поухаживаю“, — говорит тихо, но твердо. И неожиданно».

«Да уж. Она такая».

«Затем неловким мальчишеским жестом наливает мне сакэ. Вид у нее совершенно невозмутимый. Продолжая держать бутылочку в левой руке, разворачивает сбоку от себя, прямо на циновке, вечерний выпуск газеты. Читает, опираясь правой рукой».

«В газете сообщают о разливе реки Камогава».

«Нет. Здесь надо подбавить современный колорит. Пусть будет пожар в зоопарке. До ста обезьян сгорели заживо в клетках».

«Слишком жестоко. Не будет ли натуральнее, если она прочтет колонку с гороскопом на предстоящий день?»

«Выпив сакэ, предлагаю поесть. Едим. Нам подали яичницу. Невыносимо тоскливо. Как будто что-то внезапно вспомнив, отшвыриваю палочки и бросаюсь к столу. Выхватываю из чемодана чистые листы, начинаю торопливо писать».

«Что это значит?»

«Моя слабость. Я должен непременно что-то из себя изображать, притворяться. Мое единственное спасение. Что-то вроде буддийской кармы — воздаяние за прошлые грехи. Иначе я падаю духом».

«Какой ты, однако, изворотливый!»

«Писать мне не о чем. Пишу знаки азбуки. Опять и опять. Не отрываясь, говорю ей: „Вспомнил о срочной работе. Пока не забыл, хочу все доделать, а ты пойди прогуляйся по городу. Славный, тихий городишко“».

«Приближаемся к катастрофе. А что делать? Женщина вяло соглашается. Переодевшись, уходит».

«Как подкошенный валюсь на циновки. Беспокойно смотрю по сторонам».

«Читаешь в газете гороскоп. Там значится: „Меркурий в Белом созвездии, отложить путешествие“».

«Закуриваю „Camel“ —дорогие, черти! Находит приятное, немного роскошное настроение. Начинаю себя любить».

«Неслышно входит служанка. Спрашивает, не застилать ли постель?»

«Приподнявшись, весело говорю: „Две“. Неожиданно хочется выпить, но сдерживаюсь».

«Пора бы уже женщине вернуться».

«Еще рано. Убедившись, что служанка ушла, выкидываю странную штуку».

«Надеюсь, это не бегство?»

«Пересчитываю деньги. Три купюры по десять йен. И около трех йен мелочью».

«Вполне достаточно. Когда женщина возвращается, ты вновь принимаешься за свою фальшивую работу. „Я, наверно, слишком рано“, — бормочет женщина. Она сильно робеет».

«Не отвечаю. Продолжая работать, говорю: „Не обращай на меня внимания, ложись, спокойной ночи“. Это звучит почти как приказ. Сам же продолжаю писать: а, б, в, г, д, е…»

«„Ну, я ложусь“, — женщина кланяется у тебя за спиной».

«Ж, з, и, к, л, м, н, — пишу. — О, п, р, с, т, у, ф… Затем рву бумагу в клочья».

«Ну вот, ты уже начал сходить с ума!»

«Ничего не поделаешь».

«Все еще не ложишься?»

«Спускаюсь в баню».

«Потому что продрог».

«Совсем не из-за этого. Просто охватил легкий мандраж. Почти час, как идиот, парюсь в горячей воде. Выползаю из купальни совершенно опустошенный, как призрак. Когда возвращаюсь в номер, она уже лежит в постели. У изголовья горит лампа».

«Она спит?»

«Нет. Глаза открыты. Лицо бледное. Плотно сжав губы, уставилась в потолок. Приняв снотворное, влезаю в постель».

«К ней?»

«Нет. Проспав минут пять, неожиданно просыпаюсь. Нет, вскакиваю на ноги!»

«Обливаясь слезами».

«Нет, в ярости. Стоя, рассматриваю женщину. Женщина под одеялом напряглась всем телом. Я уже не испытываю к ней раздражения. Достаю из чемодана роман Кафу [74] „Холодный смех“ и вновь влезаю в постель. Повернувшись спиной к женщине, сосредоточенно, невозмутимо читаю».

«Кафу — не слишком ли манерно?»

«Ну, тогда Библию».