«Попади под ее влияние кто-нибудь, обладающий властью, — отреагировал Хервей довольно цинично, — это могло бы привести к неприятным последствиям. Но с ней всего лишь король, так что вряд ли стоит беспокоиться».

Уолпол посовещался с королевой, и Ее Величество предложила в качестве «менее опасной игрушки» леди Танкервиль — даму приятной наружности и доброго нрава, при этом весьма недалекую, «с которой король некогда заигрывал».

«Пошлите за леди Танкервиль, — якобы вскричал Уолпол, — и быть ей каждый вечер партнершей короля — за картами или в постели».

Тем временем Уолпол, как бы в шутку, спросил у леди Делорейн, от кого у нее ребенок:

— Славный мальчик, леди Делорейн. Чей же он?

— Господина Уиндема, клянусь честью, — немедленно ответила она. — Но не могу обещать, что следующий будет от него же.

Для других придворных дам леди Делорейн представлялась образцом непреклонности. По ее словам, она никогда не ложилась в постель с королем, хотя он и укорял ее за жестокость, говоря, что ее «муж вовсе не возражал бы против этого». Лорд Хервей, похоже, несколько смягчился и согласился, что «королю необходима женщина, которую свет будет считать его любовницей».

Уолпол полагал, что такой женщине «за ее согласие следует хорошо платить», особенно в том случае, когда у нее дома есть более молодой мужчина. Вскоре он пришел к выводу, что леди Делорейн не представляет политической угрозы. «Нет особенной разницы, с кем она разговаривает в постели — с королем или господином Уиндемом».

Король, как и его отец, каждые два года ездил в Ганновер. Там он обычно проводил время с госпожой д'Элитц, которая «двадцать лет назад была застигнута в постели с мужчиной, что послужило основанием для развода с мужем». Будучи дамой не первой молодости, госпожа д'Элитц тем не менее оставалась «весьма привлекательной особой с тонким умом, имевшей великое множество любовников», среди которых некогда числился и отец короля Георг I.

В одной из таких поездок Георг познакомился с Амелией-Софией фон Вальмоден, племянницей младшей графини фон Платен. Она была замужем, моложе короля на двадцать один год, имела «великолепную фигуру, прекрасные темные глаза и каштановые волосы».

«Не вызывает сомнения, что она вскоре поселится в Кенсингтонском дворце», — заметил один современник.

Пятидесятилетний король ухаживал за ней с необычным жаром, но весьма тактично. Вскоре Его Величество добился успеха и отправил королеве яркое описание состоявшегося акта обольщения, сопроводив его словами: «Я уверен, ты полюбишь госпожу Вальмоден, потому что она любит меня».

Однако Каролина оказалась не столь отзывчивой, как ожидал король. Он вернулся в Лондон с острым приступом геморроя и в скверном настроении. Королевская чета немедленно разругалась. Отчасти причиной ссоры послужило его желание повесить портрет своей новой любовницы над супружеской кроватью, отчасти — довольно бестактное предложение, чтобы Каролина пригласила в Лондон принцессу Моденскую, поскольку «Ее Высочество отличается вольным нравом, а он испытывает непреодолимое желание поухаживать за дочерью покойного регента Франции».

Подобные ссоры были, однако, редким явлением. Обычно Каролина проявляла большую терпимость, и архиепископ Йоркский весьма похвально о ней отзывался, утверждая, что «его искренне радует благоразумие королевы, которой нравится, когда у ее супруга есть возможность отвлечься». Со своей стороны, Каролина выразила «сожаление о поднявшемся скандале» и подчеркнула при этом, что «любовные упражнения короля интересуют ее не более, чем отправление им иных естественных надобностей».

В то же время частые поездки короля в Ганновер вызывали нарекания в Англии. Даже лорд Хервей возмущался, что британской казне приходится платить за «блеск ганноверского публичного дома и обогащать немецких шлюх».

В 1745 году в Шотландии вспыхнул мятеж, вскоре успешно подавленный братом короля, герцогом Камберлендским. Тем не менее Георг, несмотря на увещевания советников, захотел следующей же весной вновь отправиться к госпоже фон Вальмоден. Встретив препятствие, мешающее осуществлению его намерений, король впал в крайнее раздражение. В результате «все вокруг возжаждали, чтобы он уехал, ничуть не меньше, чем сам король».

Отсутствие короля привлекло всеобщее внимание. На улицах Лондона появилась старая кляча, на шее которой болтался плакатик с надписью: «Я привезу Его Величество с ганноверской шлюхой обратно в Англию». А к дверям Сент-Джеймсского дворца кто-то прибил записку: «Ушел из этого дома и потерялся мужчина, оставивший жену и шестерых детей на попечение церкви. Всякий, кто сообщит церковному старосте Сент-Джеймсского прихода какие-либо известия, кои помогут вернуть беглеца обратно, получит четыре шиллинга и шесть пенсов. Награда эта не может быть больше: нельзя получить крону за того, кто не заслуживает короны».

Обеспокоенная ущербом, нанесенным репутации королевской семьи, королева написала Георгу, убеждая его вернуться вместе с любовницей. Не разделяя опасений супруги, Георг ответил ей длинным письмом, полным живописных деталей своих постельных подвигов. Во дворце приготовили покои Генриетты Говард, но король вернулся один.

К тому времени королева была больна. Она пыталась скрыть это от Георга, которого всегда пугали болезни. Каролину прооперировали, причем без анестезии. Боль была мучительной, но когда хирург, орудующий ножом в ее брюшной полости, неловко наклонился и задел свечу, отчего загорелось платье его жены, Каролина попросила его прервать ненадолго операцию, чтобы она могла справиться с приступом смеха. У королевы был разрыв кишечника. С типичным юмором висельника Александр Поп написал: