Альберт разгневался, когда лорд Пальмерстон, занимавший в то время пост министра иностранных дел, силой проник в спальню госпожи Бранд, фрейлины королевы, и попытался ее соблазнить. Фрейлина оказалась несговорчивой и подняла шум. Последовал скандал. Альберт высокопарно заявил, что человек, способный на подобное «злодеяние», недостоин занимать высокий пост.

В отличие от своего супруга, королева Виктория имела твердое убеждение, что брак — это прежде всего постель, и, судя по всему, обладала здоровым сексуальным влечением. Она не любила беременность, поскольку весь период вынашивания плода и какое-то время после родов Альберт воздерживался от секса. Таким образом она лишалась его любовных ласок более чем на год.

Не любила она и роды. «Все эти разговоры о гордости, которую испытывает женщина, давая жизнь бессмертной душе, звучат, конечно, очень красиво, моя дорогая, — писала она дочери, когда та собиралась рожать своего первенца. — Но я, признаться, далека от подобных мыслей. По-моему, в такие минуты мы больше похожи на коров или собак, в нас просыпаются животные чувства, и выглядим мы весьма неэстетично».

К ее несчастью, Альберт считал, что секс существует для продолжения рода, а не для удовольствия. Когда королеве сказали, что ее девятый ребенок будет последним, она ответила: «Неужели я больше не смогу получать наслаждение в постели?»

После смерти Альберта королева сокрушалась: «Как тяжко ложиться в постель одной. Как тоскую я по нежности и ласкам возлюбленного!» Она погрузилась в долгий и чересчур строгий траур. Но при этом Викторию по-прежнему окружали «хорошенькие молодые фрейлины», и она сердилась и ревновала, когда они расставались с ней, чтобы выйти замуж.

Кроме того, Викторию связывали длительные дружеские отношения с несколькими мужчинами, которые служили ей и давали советы. Одним из них был Джон Браун, ее слуга в Балморале [70] . При жизни Альберта он ухаживал за королевскими пони. После смерти мужа Виктория проводила с Брауном все больше времени. Он ворчливо и грубовато понукал королеву, называл ее «женщина» и бранил, если она слишком легко одевалась для верховой прогулки при свежей шотландской погоде.

За пять лет, прошедшие после смерти Альберта, жалование Джона Брауна увеличилось в пять раз. Кроме того, он получил в подарок дом близ Балморала. Это дало ему статус эсквайра [71] и возвысило над остальными слугами. Ходили слухи, что они с королевой состоят в тайном браке, и газеты стали называть Викторию «миссис Браун».

Кроме того, королева попала в зависимость от обаятельного и склонного к флирту Бенджамина Дизраэли [72] . В молодости он был неисправимым волокитой и отдавал предпочтение женщинам старше себя — на такой он и женился.

После смерти Джона Брауна сходную роль в жизни королевы играл ее слуга-индиец Абдул Карим. Он приехал в Англию в возрасте двадцати четырех лет во время золотого юбилея Виктории. Королева называла его Мунши. Молодой человек стал ее секретарем и получил дом с прислугой рядом с Виндзорским замком. Виктория защищала его от обвинений в шпионаже и не желала слушать тех, кто полагал, что ей негоже допускать к себе столь близко «черного» — само это слово было ей отвратительно.

После смерти Виктории новый монарх прежде всего убрал из Балморала изваяние Джона Брауна. Теперь заросшая плющом статуя стоит в роще близ замка. Когда же умер Мунши, король велел сжечь все его бумаги, чтобы уничтожить возможные компрометирующие королевскую семью сведения.

Принц Уэльский постоянно огорчал своих праведных родителей. В Альберте Эдуарде (проще — Берти) вновь проявилась свойственная Ганноверской династии распущенность.

Первые признаки беспутства обнаружились в характере принца, когда пятнадцатилетним юношей он отправился в Кенигсвинтер-на-Рейне для совершенствования в немецком языке. Там он облапал служанку и попытался ее поцеловать. Премьер-министр Уильям Гладстон, следовавший строгой христианской морали и отдавший немало сил решению проблемы возвращения на путь истинный падших женщин, назвал эту выходку «низким поступком, свидетельством развращенности, заслуживающим презрения и недостойным снисхождения».

В Оксфорде, несмотря на бдительность воспитателя, принц умудрялся проводить немало времени в обществе сэра Фредерика Джонстона, члена печально известного Буллингдонского клуба [73] . И даже строгий поборник дисциплины генерал Брюс, поставленный следить за каждым его шагом, не смог отвратить Берти от табака, вина и обжорства.

Оксфорд дал юноше совершенно не то образование, на которое рассчитывали его родители. Берти близко познакомился с азартными играми, скачками и блестящей жизнью английской аристократии. Одним из самых близких ему друзей был искрометный и сказочно богатый Генри Чаплин, получивший вполне заслуженное прозвище Великолепный. Чаплин держал собственного повара и устраивал роскошные праздники чревоугодия для себя и своих приятелей. Он мог развинченной походкой войти в часовню в безупречном охотничьем костюме, надетом под принятым в таких случаях стихарем. Из уст в уста передавалась история о том, как Берти и Великолепный встретили на дороге пожилую крестьянку, задрали ей юбку на голову и засунули пятифунтовую купюру в ее панталоны.

Почти все студенты Крайст-Черча [74] были убежденными волокитами. Достаточно было послушать их хвастливые рассказы о любовных приключениях с актрисами, замужними дамами и даже хозяйками великосветских гостиных, чтобы у молодого человека вскипела кровь. Именно там принц Уэльский почерпнул сведения о разнузданной и разгульной жизни Лондона — собачьих боях, боксерских матчах, притонах курильщиков опиума и борделях. Тогда же Берти осознал, насколько сложно принцу королевской крови удовлетворить свои естественные желания.