– Нам-то что? – возразила Лола. – Это пусть московские деятели боятся. Мы…

– Они нас сразу сдадут, – перебил Валерий. – Еще на нас все и свалят. У них покровители высокие, а нас как кость собаке бросят, чтоб не брехала.

– Что с тобой? – испуганно спросила Лола. – Узнал что-нибудь?

– У директоров паника, – криво улыбнулся Валерий. – Все думают о том, что я сказал сейчас. Потому что впервые за все время, мне об этом шепнула Алиска, Москва забрала всю сумму сразу. Обычно оставляли на непредвиденные расходы. А тут все выгребли.

– Вот это я попал, – протянул Родион. – Тебя послушал, – повернулся он к Лоле.

– Ты сам хотел в мафию, – усмехнулся Валерий. – Думал, все – от всех бед застрахован. В Москве что-то не так.

– А в честь чего это тебе Алиска вдруг стала все говорить? – сердито поинтересовалась Лола. – Почему… – Перестань, – бросил Валерий. – Все в одной лодке. Думаешь, она сможет от тюрьмы избавиться? Нас только за каторгу, изобретение века, на пожизненное упрячут.

– Тогда надо уматывать отсюда, – решил Родион.

– Тебя не будет только день, – посмотрел на него Валерий, – и тогда все, ты уволен. А знаешь, что это такое? – Он усмехнулся.

– Ты серьезно? – опешил брат.

– Совершенно серьезно. Почему ищут Атамана? Да потому, что он знает много. Тебе, конечно, известно немногое, но что-то ты знаешь, как и любой из нас. А гарантию твоего молчания может дать только смерть. Поэтому я был против твоего участия в этом.

– Успокоил, – буркнул Родион.

– Что же делать? – растерянно спросила Лола.

– Делать то, – ответил Валерий, – что делали. Сейчас главное – не прозевать. Если действительно что-то начнется, вовремя испариться.

– Так может, – начал Родион, – сделаем…

– Об этом мы уже говорили. – Валерий взглянул на часы и обратился к жене:

– Ты накормишь меня? Я чертовски голоден.

– Сейчас скажу. – Она вышла.

– Знаешь, Рудик, – тихо сказал Валерий, – мне не нравится твоя тесная дружба с Лолкой. И еще… – Он не дал говорить открывшему рот брату. – Я слышал твои слова насчет меня, когда у нас зашел спор о сыне Ореховых. Так вот, братец. – Валерий коротко и сильно ударил его кулаком в живот. Охнув, тот повалился вперед и уткнулся лицом в подставленный кулак другой руки. – Еще раз подобное услышу, – не давая ему падать, сказал Валерий, – убью.

– Сейчас будет готово, – вошла Лола. И замерла.

– Семейный разговор, – улыбнулся Валерий и усадил пытавшегося вздохнуть брата на стул. Отпустил его, и Родион упал.

– Ты убил его? – на удивление спокойно спросила она.

– Пока нет. И, надеюсь, мне не придется этого делать. – Валерий многозначительно посмотрел на жену.

– Подожди, – поняла она, – так ты его из-за меня? Наверное, слышал тогда…

– У меня со слухом все в порядке, – кивнул он. – Пойду поем, а то живот к позвоночнику прилипает.

Он ушел. Лола посмотрела на с трудом дышащего Родиона.

– Надо меньше трепаться, – тихо проговорила она. – Ведь все, что у тебя есть, ты получил благодаря Валерию. А ты… – Не договорив, Лола вышла.

– Ну, сука, – с трудом просипел Родион. – Я тебя, гнида, кончу.

– Да, хлопцы, – сказал Робинзон, – против вас, значится, войска пригнали. Будто войсковую операцию готовят. Так что сидите и носа не высовывайте.

– А моего сына снова возьмут эти сволочи! И… – Не договорив, Виктор сжал кулаки.

– Ша! – крикнул Степан. – Ты заколебал своей истерикой! Думаешь, мне в кайф здесь торчать? Но пока мы здесь, а не у этих гребней, есть шанс! И пока меня не убьют, твоего сына не тронут! Потому что он – их последний козырь.

– Он мой сын! – воскликнул Виктор. – Ясно?! На кой…

– Цыц! – неожиданно рявкнул Робинзон. Братья одновременно повернулись к нему. – Не хватало еще братоубийства. – Ты отец, и понятно, значится, твое волнение. Но ведь и он за твоего сынка переживает. И сдаться готов, и смерть принять. Так надобно решать, что сделать можно, а не орать друг на дружку.

– У тебя не было детей, – угрюмо проговорил Орехов, – ты не знаешь…

– Знаю! – громко перебил его Робинзон. – Думаешь, от хорошей жизни я в семнадцать лет за «шмайссер» взялся? Мои сверстники с девчатами закаты провожали, а я с «зелеными фуражками» воевал. Мать и отца на моих глазах расстреляли! Тогда еще Советы были, мать их в кочерыжку! Вот я и пошел с бандеровцами! Не супротив власти воевать, а за родителей своих, значится, мстить. В пятьдесят девятом меня туточки взяли – и в лагеря. Как бандюка судили. А я с коммунистами воевал, которые моих стариков постреляли. В погребе автомат немецкий ржавый нашли, и все – пособники бандюков. Мать вдарили. Отец за вилы схватился, их и порешили на моих глазах. Я в подсолнухах отсиделся! Так что, значится, я тоже кое-что повидал.