Маша потянулась навстречу его поцелуям и вдруг, неожиданно для самой себя, обхватила его поясницу ногами и закричала от необыкновенного наслаждения, когда мужские пальцы, скользнув по внутренней стороне бедра, тронули то самое заветное место, которое горело огнем и, оказывается, только и ждало этих ласковых касаний.

– Не спеши, не спеши, милая, – прошептал торопливо Митя и прижался к ней горячим, враз потяжелевшим телом, – подожди меня... – Он поцеловал ее в плечо и слегка смущенно пообещал: – Я постараюсь, чтобы было не слишком больно.

Маша почувствовала, как нечто твердое и большое осторожно проникает в нее, впилась пальцами в Митины плечи, и он внезапно подхватил ее за ягодицы и словно нанизал на себя. Маша сдавленно охнула и тут же забыла и про боль, и про страх. Она закричала от истинного упоения этим человеком, упоения и необыкновенного счастья, притянула к себе Митину голову и принялась покрывать поцелуями его щеки, лоб, губы.

– Марьюшка, сумасшедшая моя! – не прошептал, выдохнул ей в ухо Митя и задвигался в ней все быстрее, быстрее, так что кровать заходила ходуном, а бедные пружины заскрипели, застонали, забились в истерике от непривычного для них напряжения.

Маша кричала, царапалась, кусалась, но эта сладкая мука все продолжалась и продолжалась, бедра сводило блаженной судорогой, она трепетала в мужских руках, стремясь навечно слиться с ним в единое целое. И Митя наконец тоже вскрикнул, еще теснее прижал ее к своим бедрам. И Маше почудилось, будто воздушная волна со всего размаху подбросила ее вверх, в глазах разноцветным фейерверком вспыхнули искры, и ей показалось, что она умирает.

Митя ласково поцеловал ее в губы, осторожно опустил на постель и лег рядом. Маша провела рукой по его спине, она тут же стала влажной, а Митя перехватил ее ладонь, перецеловал каждый пальчик в отдельности, а потом вновь притянул Машу к себе и опять припал к ее припухшим от неумеренных ласк губам.

– Ну, ты меня и удивила! – с изумлением прошептал он, на долю секунды оторвавшись от ее слегка терпких, горячих губ. – Если ты с таким пылом любишь по обязанности, чего ж тогда ожидать, если ты полюбишь по-настоящему?

– Митя, давай обойдемся без пошлостей, – попросила его Маша. – Вероятно, для тебя это ничего не значит, но для меня лучше, чтобы ты именно сейчас немного придержал свой язык.

– Честно сказать, я тоже чувствую себя неважно, – произнес глухо Митя, уткнувшись лбом в ее плечо, – словно предательство совершил. А ведь так оно и есть. – Он приподнялся на локте и угрюмо посмотрел на Машу. – Только что в угоду призрачным надеждам, которым вряд ли суждено сбыться, мы свершили с тобой тяжкий грех, предав дорогого нам обоим человека, ты – своего жениха, я – своего лучшего друга. – Он откинулся на подушки, потер лоб ладонью. – Прости, вероятно, не стоит сейчас об этом говорить, но меня беспокоит, что Алексей никогда не поймет нас.

– Митя, – Маша пододвинулась к нему, обняла за шею и поцеловала в щеку, – хватит заниматься самобичеванием! Что свершилось, то свершилось, и ничего уже не изменишь. – Она прижалась губами к его уху и прошептала: – Квасу хочешь?

– Хочу, – прошептал он так же тихо и вдруг положил ей руку на грудь и обвел пальцем вокруг вмиг затвердевшего маленького соска. – Можешь что угодно обо мне думать, но я снова хочу тебя, и даже больше, чем квасу.

Маша засмеялась, отбросила одеяло и босиком пробежалась до столика, задумалась на секунду, потом залпом выпила настой, который приготовила ей хозяйка, подхватила тяжелый кувшин и подала его Мите.

Он сделал несколько глотков прямо через край, вернул его Маше и улыбнулся:

– Ложись скорее, а то я опять по тебе соскучился.

– Но, вероятно, достаточно и одного раза? – спросила Маша.

– Не думаю, – Митя с коварной улыбкой записного злодея привлек ее к себе и прошептал: – Придется терпеть, голубушка, мне бы не хотелось, чтобы хозяйка заподозрила нас в инсценировке или, того хуже, сочла, будто я настолько ослаб, что не в состоянии справиться с молодой женой пару-тройку раз.

Маша в шутливом ужасе вытаращила глаза и шлепнула его ладонью по лбу:

– С ума сошел, бессовестный! А если кровать развалится?

– Не думаю, – Митя оторвал губы от ее груди и с язвительной ухмылкой на устах прошептал: – Смотри, чтобы у избы стены не рухнули от твоих криков. Голосишь ты замечательно, думаю, мне стоит примерно потрудиться, чтобы услышать столь же чудесные звуки.

И, конечно же, Маша кричала и стонала в его руках, так как Митя старался на славу, не подозревая, что в доме они одни. А Маша и не открыла ему этот маленький секрет, полностью сдавшись в плен безумству неистовой и такой неожиданной для них страсти.

Жара стояла несусветная. Май только-только заступил на вторую половину, а уже продыху нет ни днем ни ночью от духоты и горячего, как из печки, ветра, дующего из бескрайних монгольских степей. Уезжая из Петербурга, Маша более всего страшилась лютых морозов. И чего только не наговаривали ей: и птица-де на лету замерзает, и пар изо рта тут же стынет и ледяной дробью сыплется на землю, и снег чуть ли не до Троицы лежит. А вот что жара такая – никто особо не поминал...