Он то и дело проводил рукой по волосам, как бы зачесывая их назад огрубелыми кривыми пальцами. «В этом человеке что-то есть, — подумала она. — От него исходит дыхание смерти». Это огорчало ее, но вместе с тем и влекло к нему. Водитель постарше наклонился к его уху и что-то прошептал. Затем они оба внимательно посмотрели на нее, на этот раз таким взглядом, в котором был не только обычный интерес к красивой женщине.

— Мисс, — сказал старший.

Оба мужчины насторожились.

— Вы знаете, что это такое?

В руках у него появилась не слишком большая плоская белая коробка.

— Да, — сказала Юлиана, — нейлоновые чулки из синтетической ткани, которую делает только один огромный картель в Нью-Йорке, ИГ Фарбен. Очень дорогие и редкие.

— Вы угадали, но все-таки сама идея монополий не так уж плоха.

Старший из шоферов передал коробку своему компаньону, который подтолкнул ее локтем по прилавку в сторону девушки.

— У вас есть автомобиль? — спросил итальянец.

Он допил кофе.

Из кухни появился Чарли. В руках у него дымилась тарелка с ужином для Юлианы.

— Вы могли бы отвезти меня куда-нибудь?

Неистовые, жгучие глаза продолжали изучать ее, и она забеспокоилась, хотя и чувствовала, что как бы прикована к своему месту.

— В тот мотель или куда-нибудь, где я смог бы переночевать. Ну как?

— Ладно, — сказала она. — У меня есть автомобиль, старый «студебеккер».

Повар взглянул на нее, затем на молодого водителя грузовика и поставил тарелку перед ней на стойку.

* * *

Громкоговоритель в конце прохода объявил:

— Ахтунг, майне дамен унд геррен.

Мистер Бейнес приподнялся в кресле и открыл глаза. Через окно справа он различил далеко внизу коричневую и зеленую сушу, а за ней голубой цвет Тихого океана. Он понял, что ракета начала свой медленный постепенный спуск.

Сначала по-немецки, затем по-японски и только после этого по-английски последовало из громкоговорителя разъяснение, что курить и вставать со своего мягкого сиденья запрещается.

Спуск займет всего восемь минут.

Затем включились тормозные двигатели, так внезапно и так громко, так неистово тряся корабль, что у большинства пассажиров перехватило дух. Мистер Бейнес улыбнулся, а другой пассажир, сидевший через проход рядом, молодой человек с коротко подстриженными волосами, улыбнулся в ответ.

— Зи фюрхтен даек… — начал молодой человек.

Мистер Бейнес тотчас сказал по-английски:

— Простите, но я не говорю по-немецки.

Молодой человек вопросительно взглянул на него и на этот раз то же самое сказал ему по-английски.

— Вы не говорите по-немецки? — удивился молодой человек по-английски с сильным акцентом.

— Я — швед, — сказал Бейнес.

— Вы сели в Темпельхофе.

— Да, я был в Германии по делу. Мой бизнес заставляет меня бывать во многих странах.

Было совершенно ясно, что этот молодой немец никак не мог поверить тому, что кто-то в современном мире, тот, кто занимается международными сделками и позволяет себе летать на новейших ракетах Люфтганзы, не может или не хочет говорить по-немецки. Он сказал Бейнесу:

— В какой отрасли вы работаете, майн герр?

— Пластмассы, полиэстеры, резина, полуфабрикаты для промышленного использования. Понимаете? Не для товаров широкого потребления.

— Швеция производит пластмассы?

В голосе немца звучало недоверие.

— Да, и очень хорошие. Если вы соблаговолите назвать свое имя, я отправлю вам по почте рекламные проспекты фирмы.

Мистер Бейнес вынул авторучку и записную книжку.

— Не беспокойтесь, это будет пустой тратой времени. Я художник, а не коммерсант. Возможно, вы видели мои работы. На континенте. Алекс Лотце.

— К сожалению, я почти не знаком с современным искусством, — сказал мистер Бейнес. — Мне нравятся старые, довоенные кубисты и абстракционисты. Я люблю картины, в которых есть какой-то смысл, а не просто представление идеала.

Он отвернулся.

— Но ведь в этом задача искусства, — заметил Лотце. — Возвышать духовное начало в человеке над чувственным. Ваше абстрактное искусство представляло период духовного декадентства или духовного хаоса, обусловленного распадом общества, старой плутократии. Еврейские и капиталистические миллионеры, этот международный союз, поддерживали декадентское искусство. Те времена прошли, искусство же должно развиваться, оно не может стоять на месте.