— Правильно сделал, что пришел. Вижу, ты человек деловой. Ну, поздравляю с избранием — это, брат, большой успех. Не шутка — в сорок лет стать заведующим кафедрой в московском институте, а?

— Спасибо вам за помощь, я знаю, как вы много для меня сделали.

— Конечно, много.

— Я вот привез вам подарки из Германии.

— Подарки? Это здорово! Давай посмотрим на подарки, — он потащил меня на кухню.

Я доставал одну за одной вещи: американскую электрическую бритву «Браун» — большую редкость, она могла стоить не менее 300 рублей, и достать ее можно только через связи. Бритва ему понравилась. Потом я развернул перед ним синие джинсы с большим фирменным знаком — на них была мода и великий спрос, стоили они тоже не меньше 200 рублей. Он приложил их к своему толстому брюху, но они были явно малы:

— Ничего, пригодятся, — махнул рукой и с интересом заглянул в портфель.

Доставая вещи, я чувствовал себя не профессором-хирургом, а почти лотошником. Вынул две красивые бутылки — виски и джин. Иностранный алкоголь в России не продавался, его привозили редко, и ценился он высоко. На бутылки Белоусов даже крякнул. Потом я достал и развернул скатерть.

— Красивая, подойдет жене, — сказал он с удовлетворением.

Я вручил ему югославские деревянные резные украшения и большую пачку «жвачки» — тоже редкий товар, имевший большой спрос.

— Это для внука, — определил он.

Когда я опустошил портфель, он буквально сунулся в него головой — посмотреть, не осталось ли чего? Я поразился такой жадности. Убедившись, что там пусто, он сказал:

— Портфель тоже мне оставь.

Потом он налил два больших бокала разведенного спирта (конечно, казенного):

— Ну, давай выпьем, — и залпом опустошил бокал до конца.

Я выпил с трудом, но отставать не хотел. Переведя дыхание, я сказал:

— Алексей Захарович, я хороший работник, вы не пожалеете, что взяли меня.

— Да я все про тебя знаю. Думаешь, зря я просидел много штанов в кабинетах. Большие люди приходили ко мне и рекомендовали тебя. Только вот членов партийного комитета мне пришлось долго уламывать. Они уперлись: он, мол, беспартийный, записан русским, но известно, что его отец еврей. Я доказывал, что ты хороший специалист и у тебя больше изобретений, чем у всех у них вместе. Слушай, давай-ка откроем твою бутылку.

Мы выпили джин. Он опять осушил его залпом, мне пришлось его догонять. Он повел меня в столовую. Там на стене висела большая лосиная голова.

— Помнишь, как ты подарил мне на охоте этого лося? — спросил он.

— Это ваш выстрел убил его.

— Нет, я-то знаю, что это была твоя пуля. Но мне понравилось, как ты ловко подарил его мне. Я тогда еще решил: с этим парнем можно дело делать. А что твой отец еврей, так это никого не касается. В паспорте ты записан русским, значит, мы не нарушаем установки райкома (про себя я удивился: неужели есть процент для приема на работу евреев?). Да у меня у самого много друзей евреев. Я ничего против евреев не имею (опять я подумал: зато они многое имеют против тебя). Да, но я хочу тебя предупредить: будь осторожен, много вокруг врагов и завистников, которые пишут жалобы и анонимки во все инстанции. Думаешь, на меня не пишут? Каждый день пишут, так и лезут схватить за горло. Да руки у них коротки. Но ты должен помнить… помнить…

Тут он осел и стал засыпать. Я тихо вышел из квартиры, так и не узнав, что мне помнить.

Я поймал позднее такси и по дороге домой продолжал мысленный диалог с Белоусовым.

Между моим зависимым поведением и моими независимыми мыслями была ужасная двойственность. Я был недоволен собой — сколько же мне прикидываться? А иначе нельзя. Я приехал пьяный, и Ирина рассердилась:

— Где это ты так напился? И портфель не привез. Потерял, наверное?

— Это мой начальник меня упоил. И портфель он себе взял.

— Ну и начальник! А у меня есть сюрприз: про тебя напечатана заметка в «Вечерней Москве», — она протянула газету. Там, внизу третьей страницы, небольшой столбец: «Хирургическая операция попутно. На симпозиуме в Лейпциге выступил с докладом доктор меднаук В. Голяховский, попутно он произвел первую в Германии операцию замещения локтевого сустава по своему методу». И еще несколько слов. Советский корреспондент в Лейпциге ко мне не подходил, сведения он взял из немецких газет, перепутал, для чего я приезжал.

И вот утром 1 ноября 1971 года в качестве профессора я приехал на новую работу.

Во дворе стояли старые двухэтажные корпуса. Отделение травматологии, база для моей кафедры, во втором корпусе. Там за проволочной сеткой дремала пожилая гардеробщица, укутанная шерстяным платком. Я покашлял, чтобы ее разбудить.

— Чего надо? — сонно уставилась она. — Посетителям время с двенадцати до четырех.

— Я не посетитель, я врач, новый сотрудник, буду здесь профессором, пришел на работу в первый раз. Я хочу сдать пальто и получить халат.