— О Боже… — только и выдохнула она.

Они были похожи на двух охваченных яростью противников, сцепившихся в смертельной схватке.

На гладкой поверхности воды в ведре, стоявшем рядом с глиной, повинуясь возникшему ритму, вспухала и лопалась рябь.

Позже они беседовали.

— Не могу понять, почему я ждал так долго, — сказал Адам.

— А ты и раньше хотел… заняться со мной любовью?

— Да, конечно. С того самого момента, как увидел тебя.

— Нет, правда? А знаешь, мне кажется, что я чувствовала то же самое по отношению к тебе. Я глаз с тебя не сводила. Все время о тебе думала. Я наблюдала за тем, как ты ходил между столиками, и всякий раз, когда ты подходил к моему столику, у меня начинало биться сердце. Не знаю почему — или, точнее, не знала почему. Теперь знаю. Должно быть, я влюбилась в тебя.

— Хелен, дорогая, я уже давно люблю тебя. Я ночей не спал, думая о тебе. Я слышал, как ты ложишься в постель, и это не давало мне покоя. Я из тех, кого обычно и пушкой не разбудишь — прежде я никогда не мучился от бессонницы, а тем более из-за женщины.

— Дорогой! — Хелен потерлась щекой о его плечо. — Какой ты необыкновенный!

— Прежде я никого не любил, — продолжал Адам тихим, взволнованным голосом, — а теперь с ума по тебе схожу. Забавно…

— Я еще ни с кем не занималась любовью, Адам, а у тебя, должно быть, были десятки женщин.

— Да, но это ничего не значит.

— О Адам, я все думала, думала о тебе… А Ви все болтала и болтала, и мне подчас хотелось сказать ей: «Уйди! Помолчи хоть минуту! Дай мне подумать об Адаме!» Мне все время хотелось побыть одной, чтобы никто не мешал мне думать о тебе. Знаешь, я даже плакала иногда: это потому, что мне так хотелось быть с тобой.

— А сейчас ты счастлива?

— Счастливей не бывает. — Чуть погодя она добавила: — Но… Я боюсь одной вещи.

— Какой? — сонно спросил Адам.

— Теперь, когда я… Когда мы… Если ты меня бросишь… Мне будет так плохо без тебя.

— Я тебя не брошу.

— Никогда?

— Никогда.

— Я хочу, чтобы мы всегда были вместе.

— Так и будет.

— Я буду тебя ревновать. Я хочу, чтобы ты все время был рядом со мной. Если ты уйдешь из клуба, я буду так несчастна…

— Хелен, дорогая, не волнуйся.

— Так ты не уйдешь?

— Посмотрим.

— Обещай мне, что не уйдешь.

— Ладно, дорогая.

— Обещай!

— Я… Ладно, обещаю, — выдавил Адам, а в голове промелькнула мысль: «Слабак!»

— А теперь скажи мне — ты, такой большой и сильный, такой красивый! — скажи мне, ты и вправду меня любишь? Или ты просто хотел…

— И то и другое.

— О… мой дорогой!

Вскоре Хелен заснула, но Адаму не спалось. Он лежал тихо, стараясь ее не беспокоить; ему приятно было ощущать рядом с собой ее теплое, сильное тело. Он нежно ласкал ее, спящую: его левая рука легко скользила по гладкой белой шее, ощупывала тяжелые упругие груди, пробегала по ребрам, наслаждалась эластичной мягкостью живота и, на миг задержавшись на влажном густом лобке, устремлялась дальше, к прекрасным широким бедрам, расслабленным во сне.

«Какие формы! — думал Адам. — Какое тело! Вот для чего нужна скульптура: чтобы увековечить эти формы — и сделать это прежде, чем промелькнут годы и эти груди обвиснут, а живот покроется складками… Каждая минута неумолимо приближает нас к старости и смерти. Жизнь ускользает, как песок между пальцами… А я лежу здесь, теряя время даром!»

Он открыл глаза и взглянул на ком глины. Сознание его прояснилось. В голове теснились мысли. Он снова подумал о нарождающемся человеке, человеке, выбивающемся из обезьяньего тела. Потом представил себе скульптурную группу, составленную из гигантских фигур футов в сто высотой: четыре переплетенные жизни. В самом низу — чудовище: ни человек, ни обезьяна. Из него пробивается некое подобие человеческого существа — низколобый человек, приземистый, отвратительный, с могучими плечами, налитыми звериной силой. Его громадные руки с искривленными пальцами держат за ноги двух совершенных человеческих существ — мужчину и женщину, слившихся в тесном объятии. Они стремятся ввысь, но их не пускает человек-обезьяна. Правая рука мужчины поднята высоко над головой, а правая рука женщины поддерживает его кисть, не давая руке опуститься. Его левая рука опирается на голову человека-обезьяны. Лицо излучает радость. На руке, поднятой к небу, покоится нечто живое — смеющийся новорожденный младенец, венец всего сущего…

«Я назову это Эволюцией», — подумал он.

Ему захотелось вскочить с постели и немедленно приступить к работе. Он сжал кулак — это будет молоток, с помощью которого он придаст куску глины нужную форму. Его тело напряглось. Хелен инстинктивно сжала его в объятиях. Она повернулась и, не просыпаясь, придвинулась к нему. Расслабив мышцы, он обратил взгляд в сторону окна, туда, где в узкий просвет между задернутыми занавесками пробивались солнечные лучи. Почувствовав внезапную усталость, он вскоре заснул.

Было три часа дня, когда они проснулись. Хелен улыбнулась Адаму и сказала:

— А ведь ты так и не угостил меня кофе… Но мне лучше вернуться к себе в комнату, пока не пришла Ви, верно?

— Тебя очень волнует Ви?

— Нет, но… О дорогой, я так не хочу от тебя уходить!

— Ну так оставайся, моя милая.

— Нет, лучше я все-таки пойду. Мне еще нужно кое-что подшить. И я должна принять ванну. А может, ты хотел пойти первым? Да, иди первым. А я потом, перед тем как нам уходить. Зайдешь ко мне попозже?