— Конечно вижу.

— А если видите, то зачем же вы хитрите?

— Я и не думаю хитрить. Это очень сложный вопрос.

— Экономия… хм! Правительство, видите ли, проводит экономию. Что за ерунда! Ведь бюджет перегружен тридцатью шестью миллионами! Держу пари на что угодно, это сущий блеф!

— Если речь идет об экономии, — замечаю я, — то почему бы нам не упразднить армию, которая…

— Что вы говорите, сударь! Да разве это возможно? Как вы могли дойти до такого абсурда? Теперь, в такой момент, упразднить армию?

— А почему бы и не упразднить?

— Разве вы не видите, до чего осложнилась политическая обстановка? Вы не знаете сегодня, что вас ожидает завтра, какие новые затруднения возникнут. Посмотрите только, что натворили в Китае эти боксеры [123] . И в Европе никак не могут прийти к соглашению. Это очень важный вопрос. Не говорите… У меня душа болит…

Стало совсем прохладно. Облако пыли у нас над головой медленно опускается, оседая на землю. Время позднее. Фонарщик компании газового освещения начинает гасить фонари. Светает. Мы расплачиваемся с хозяином пивной и встаем.

— Куда мы теперь? — спрашивает Нае.

— Я домой.

— Пойдем в пекарню. В это время там как раз достают из печи горячие бублики.

— Поздно, Нае.

— Ну нет, я домой пока еще не пойду. Поброжу по городу, пока кончатся роды.

— Какие роды? — спрашиваю я.

— Моя жена рожает.

— Что?

— Вчера вечером у нее начались схватки.

— ! ..

— Не могу, мон шер, сидеть дома, когда она рожает. Я всегда вот так брожу туда-сюда. Еще кружку пива выпью, еще кофе, еще чашку шварца, с приятелями потолкую — время и проходит. Когда возвращаюсь домой, все уже кончено.

— Ваша жена рожает тяжело?

— Да нельзя сказать, чтобы очень… Правда, с последним, с Костикэ, дело было посложнее: пришлось наложить щипцы.

— !!!

— Доктор сказал, что на этот раз, возможно, не будет надобности в щипцах.

— !!!

Я все шире раскрываю глаза. Но вот мимо нас проезжает извозчик. Уже рассвело, и Нае узнает сидящую в пролетке даму. Он бросается вдогонку и кричит:

— Мадам Ионеску! Госпожа акушерка! Мадам Ионеску!

Дама оборачивается, в свою очередь узнает Нае и велит извозчику остановиться.

— Ну что, родила? — спрашивает Нае.

— Да, — отвечает акушерка.

— Ну как, легко? — спрашиваю я.

— Легко.

— Уф! — Я вздыхаю с облегчением. — Кого?

— Мальчика.

Пролетка с акушеркой удаляется.

— Поздравляю, Нае! Долгой жизни ему!

— Мерси, желаю и вам того же. Ну, теперь я спокоен. Пойдем же в пекарню. — Нае берет меня под руку. — Знаете, чего нам не хватает?

— Чего?

— Самодержавия, как в царской России… Иначе дело у нас не пойдет, вы меня понимаете? При такой конституции… Вы же видите, что творится, и вы не можете не…

— Простите, Нае, но сейчас не время для разговоров. Я больше никуда не пойду.

— Очень жаль…

— Я до смерти хочу спать, поеду домой и лягу сейчас же. До свидания!

Я подозвал извозчика и уехал, предоставив счастливому отцу лакомиться бубликами в одиночестве.

1900

Мой друг Н… отлично известен всем жителям Бухареста.

Это в высшей степени симпатичный человек. Да и как мог бы он быть нам не известен? Ведь мы встречаем его так часто и в роскошных салонах высшего общества, и на скромных пирушках где-нибудь на окраине, в ресторанах Капша, Гамбринус, Здравку, «Жокей», и в кафе Шрейбер на Липскань, в Ориент-экспрессе, в трамкаре [124] в экипаже на резиновых шинах и пешком в обыкновенных калошах. И где бы вы его ни встретили, он всегда ласково приветствует вас и сердечно протягивает руку, кем бы вы ни были: митрополитом или пономарем, генералом или капралом, министром или уличным комиссионером, дворянином или простолюдином.

Вследствие этого огромного множества и разнообразия знакомств, которые он поддерживает с истинным искусством, Н… оказывается самым желанным другом для каждого. Естественно, что, посещая столь разнообразные и одинаково близкие ему круги, он вызывает восхищение в людях, подобных мне, имеющих так мало знакомых и так редко попадающих в высшие круги общества, где вращаются сильные мира сего.

Разумеется, он знает, какое вызывает во мне восхищение и каким моральным и интеллектуальным влиянием пользуется в моих глазах, но когда мы встречаемся, друг Н… никогда не ведет себя так, чтобы это могло меня задеть. Всегда скромный, простой и лишенный претенциозности, он неизменно посвящает меня в события, происходящие в высших сферах. Кажется, что этот человек даже и не знает о том, сколь ценна для меня его дружба; вероятно, он даже не представляет себе, как я счастлив, когда узнаю от него важные секреты богов.