А у горняка Хандрика в животе сидит лягушка.

— Заглотнул-то я ее, — рассказывает Хандрик, — когда она еще головастиком была, во Фландрии, это приключилось, когда мы воду прям из лужи пили.

Теперь лягушка садит у Хандрика на дне желудка и перехватывает самые лакомые кусочки.

— Вот почему мне ничего впрок не идет — съешь кусочек селедки, лягушка как раскорячится, так меня сразу и выворачивает.

Бедный Хандрик! Очень скоро выяснилось, что на дне его желудка притаилась не лягушка, а рак.

Разъездных торговцев мы называем коротко: разъездные. Тот, что развозит сладости, бренчит дешевыми леденцами — соблазнительными кусками кристаллического сахара, который высосала свекла из плодородной магдебургской долины. Куски принято хранить в стеклянных банках, банка стоит прижавшись к банке, как пестрый постамент, и дожидается встречи с глазами детей. А плитки шоколада, будто декоративные изразцы, светятся за стеклянной дверцей шкафа. На шоколадных обертках вытиснены коровы, и у каждой вымя с шахтерский мешок величиной. А рядом с плитками, притаившись за кулисами из ярко намалеванных роз, ждут своего часа шоколадные конфеты, надеясь соблазнить шахтерских и крестьянских жен.

Как правило, разъездные торговцы предпочитают иметь дело с моей матерью, только тот, что торгует сладостями, это ж надо, именно сладостями, по вполне уважительной причине ведет все дела с моим отцом.

Торговца этого звать Вагнер, он бывший фельдфебель пятьдесят второго полка, что перед войной был расквартирован в Котбусе. К этой особой расе пятьдесят вторых принадлежал и мой отец, который, несмотря на шесть лет службы, так и остался рядовым. Зато теперь не он бежит марш-марш к своему старому фельдфебелю, а фельдфебель приходит к нему и обращается с ним как с человеком, почти как с равным.

— Да, мы ветераны пятьдесят второго, мы были настоящие парни, правда, Генрих?

Отец потрясен: фельдфебель называет его по имени!

Вагнер носит рыжеватые усики, усы а ля кайзер в уменьшенном варианте, концы их рогаликами подкручены кверху. А под усами — рот что твой пулемет, каким и положено быть фельдфебельскому рту. Приходя к нам, фельдфебель небрежно приветствует мою мать и сразу спрашивает:

— А Генрих где? Он, часом, не заболел?

Потом он идет в пекарню, а если надо, то и в поле, лишь бы получить заказ.

К каждому церковному празднику Вагнер присылает нам поздравительную открытку. Я до сих пор помню синий цвет его фирменной печати: Макс Вагнер, торговый агент, Котбус, Швальбенвег, 2, а все его поздравления неизменно кончаются заверением «Всегда готовый к услугам».

— Твой драгоценный Шнайдер от Бинневиза может утереться, — поддразнивает отец.

Как-то раз фирма Вагнера поставляет нам слипшиеся леденцы.

Тут протестует мать:

— Вот тебе твой распрекрасный Вагнер!

Но Вагнер осуществляет обмен негодного товара. Он и на действительной, если кому из его ребят каска была не по размеру, заставлял каптенармуса выдать взамен другую. «Помнишь, Генрих? Мы ветераны пятьдесят второго, не кто-нибудь, вот так-то».

Торговец продуктами питания гарантирует набитые под завязку мешки риса и сахарного песка, бруски сала и маргарина, гарцский сыр, селедку и рольмопсы, а торговец хозяйственными товарами отвечает за бесперебойную доставку всяких средств для стирки, крема для обуви, мухоловок и песка для чистки посуды.

— Песок? Да неш я пойду за песком в лавку? — говорит Майка, моя двоюродная бабка, и уходит в степь и собирает песок там, где он растет, в открытых карьерах шахты Феликс.Она успевает запастись песком прежде, чем те люди, которые именуют себя фабрикантами, иначе сказать, изготовители пакетов и фирменных знаков на них, оптовые торговцы, разъездные торговцы и, наконец, такие, как моя мать, успеют превратить песок в товар, за который надо платить деньги.

Но Майка, она Майка и есть, не зря моя мать говорит о ней: «Она, может, такое знает, о чем мы и слыхом не слыхивали, одно плохо, не желает она идтить в ногу со временем».

Некоторые жены шахтеров, совращенные моей матерью, начинают идти в ногу со временем.Они желают покупать песок марки Макс и Мориц,они не хотят таскать песок из степи, коль скоро его выкладывают перед ними на прилавок в розовой упаковке, а что купила одна, того хочет и другая, остальное довершает красноречие моей матери.

— Песок для посуды, фрау Петтке, вы только взгляните, уже взвешен, и упаковка такая хорошенькая.

Другие признаки прогресса, хотя и в розовой упаковке, вызывают не только «за», но и «против» и служат поводом для спора среди деревенских женщин, например пестрое бумажное кружево, которым надо украшать полки в буфете. «На кой мне эта пестрядь?» — спрашивает мужебаба Паулина, а Хендричиха ей отвечает: «Ты глянь, красиво-то как!»