Молчавший до сих пор вождь что-то сказал полицейскому. Тот выслушал его, после чего кивнул.

– Вождь спрашивает, не хотели ли бы вы занять место Джима и поселиться в его хижине? Вы, как и он, помогали бы советами всей деревне. Вдовы вас уже видели и, по словам вождя, ничего не имеют против.

Я ответил, что благодарен за предложение, но не могу: надо возвращаться в Лагос. Когда полицейский перевел вождю мои слова, тот покачал головой и снова что-то сказал. Оказалось, что он хочет дать мне кое-что на память о Джиме.

Мы вышли из дома и подошли к нанятому мною автомобилю. Поручик велел шоферу открыть багажник, вождь вынул оттуда закрытую корзину и с низким поклоном вручил ее мне. Я поклонился в ответ. Я был уверен, что внутри – книги или вещи Джима. Поручик и полицейские сияли улыбками. Они явно не сомневались, что подарок вождя доставит мне радость. Я поднял покрывало и увидел голову моего друга.

Тут я выронил корзину и закричал. Я не трус, я воевал, не раз видел трупы. Но еще никогда не встречал ничего более отвратительного, чем разлагающаяся голова Джима с лицом, наполовину объеденным муравьями!

Когда мне наконец удалось успокоиться, поручик принялся извиняться и объяснять, что все хотели как лучше. Хотя череп Джима намеревались поместить в хижине, где собираются старейшины, вождь решил подарить его мне в утешение за то, что я приехал в деревню напрасно.

Я задумался, что мне делать. Можно было забрать голову Джима в Лагос и отослать его семье в Штатах, чтобы ему устроили нормальные похороны, но я решил, что мой друг должен упокоиться там, где провел самые счастливые годы своей жизни, – в Нигерии. Конечно, я мог распорядиться, чтобы его голову зарыли на одном из местных христианских кладбищ, но ведь Джим не считал себя христианином. После долгих раздумий я пришел к выводу, что, если бы ему дали выбирать, он наверняка предпочел бы, чтобы его череп попал на полку в хижине, где собираются деревенские старейшины. И я вернул голову вождю.

Я и теперь думаю, что поступил верно. И все-таки, как я тебе уже говорил, эта проклятая голова до сих пор снится мне по ночам. Наверно, я уже никогда от нее не избавлюсь.

Вице-консул умолк. Какое-то время он сидел, погрузившись в свои мысли.

– Ты долго пробыл в Нигерии? – спросила Алиса, чтобы прервать молчание.

– Больше трех лет, – ответил он, выйдя из задумчивости. – Я с огромной симпатией вспоминаю это время и очень переживаю из-за того, что там сейчас происходит. Ты наверняка знаешь, что Оджукву, губернатор восточных провинций, угрожает отделиться; если он будет упорствовать в своем намерении, это означает гражданскую войну. На востоке открыты богатые залежи нефти, так что Говон ни за что не допустит раскола страны. Зато в Центрально-африканской республике положение улучшилось. Есть надежда, что Бокасса введет демократию. – Фрэнк взглянул на часы. – О господи, мне пора! Мне было очень приятно с тобой побеседовать, но надо бежать. Мы обязательно встретимся еще. Ты долго будешь в Каире?

– Не знаю. – Алиса пожала плечами. – Пока что у меня нет определенных планов.

– Я проявлюсь через несколько дней. Но если дядя даст о себе знать, позвони мне, ладно?

– Хорошо.

Фрэнк заплатил по счету, и они вышли на улицу.

– Отвезти тебя в отель? – спросил он.

– Нет, спасибо. Время есть, прогуляюсь по городу.

– В таком случае до свидания, – сказал он и размашистым шагом направился к темно-синему «шевроле», припаркованному у бордюра.

Скачет как заяц, подумала Алиса. Но был ли он с ней искренен?

Фрэнк сел в машину, мотор взревел, и авто умчалось.

Шагая с планом Каира в руке в сторону площади Оперы, Алиса размышляла над тем, что услышала от вице-консула. Известие, что она может в любой момент получить американский паспорт, очень ее обрадовало.

Оказавшись на площади, Алиса увидела великолепный памятник всаднику в арабских одеждах; как явствовало из надписи на постаменте, он изображал Ибрагима-пашу. За ним возвышалась белокаменная Опера, в которой к открытию Суэцкого канала планировалась премьера «Аиды» Верди; к сожалению, маэстро не успел завершить произведение в срок, так что в результате дали оперу «Риголетто», предваренную кантатой князя Юзефа Михала Понятовского. По правую сторону площади был кинотеатр, в котором как раз шел фильм Фреда Циннемана «A Man For All Seasons» [17] – о Генрихе VIII и его конфликте с Томасом Мором. «Интересно, как бы перевести это название на польский?» – подумала Алиса. Полюбовавшись кадрами из фильма, она двинулась было дальше, но жара стояла такая немилосердная, что у нее пропала всякая охота гулять по городу. Алиса решила, что вернется в отель, почитает путеводитель и уже тогда сообразит, что ей делать до встречи с Абибом. Она остановила такси и попросила отвезти ее на Мидан-ат-Тахрир.

Она как раз направлялась к лифту, когда заметила, что на диване в холле сидит капитан Махмуд Латиф, такой же элегантный, как и в прошлый раз. Завидев ее, он сразу вскочил.

– Я ждал вас.

– Если бы вы меня предупредили, я бы вернулась раньше.

– Не хотелось будить вас ранним звонком, – сказал он с улыбкой. – Сейчас я еду по срочному делу в Файюм, но зашел передать вам: ваш дядя очень обрадовался, что вы в Египте. И конечно, он охотно с вами увидится.

– А когда?

– Как только вернется в Каир. Наверное, через несколько дней. Не знаю точно.

– Как, вы его не спросили? Почему?…

– Я с ним лично не разговаривал. Я только передаю его слова. Но он сказал, чтобы вы ни о чем не беспокоились и просто знакомились с Египтом. Я свяжусь с вами, как только будет возможность. Поезжайте в Александрию, в Луксор, даже в Асуан…

– А если дядя вернется в Каир, когда меня тут не будет, а потом ему снова придется уехать? Нет уж, лучше я подожду его на месте.