Он взял еще салфетку и нарисовал оба иероглифа. Алиса стала с интересом рассматривать их.

– Но ты спрашивала о другом, – вернулся он к прежней теме. – Если говорить о частях тела, то иероглифы представляют головы, глаза и их части, губы, руки, ноги, пальцы ног и так далее. Один из них изображает женскую грудь соском вниз. Выглядит это как рюмка с отбитой ножкой. Но более интимные части человеческого тела обычно передавались с помощью иероглифа, представляющего колодец с водой; он тоже с виду напоминает рюмку без ножки, но верхняя горизонтальная черта немного сдвинута вниз и обычно бывает волнистой.

Алиса почувствовала себя обманутой.

– Ты же говорил, что египтяне не были ханжами! – сказала она с упреком.

– Ну да, не были. – Абиб улыбнулся. – У них хватало слов для обозначения полового сношения, хотя мы не знаем, относились ли они к одному способу занятий любовью или к разным. В Ватиканской библиотеке хранится богато иллюстрированный папирус о египетском искусстве любви. Он многое прояснил бы в этом отношении, но церковные власти не хотят давать к нему доступ. В иероглифической записи слова «копуляция» обычно выступает человек в сопровождении знака колодца или воды; иногда член входит в иероглиф губ, нарисованный в вертикальной позиции, проходит сквозь обруч или касается треугольника. Трудно ошибиться, что это может значить.

Уже в гостинице, когда они улеглись в постель, Алиса подумала: может, Абиб и не так щедро одарен природой, как фараон Какау, но все равно он любовник что надо. А тот, глядя на нее обнаженную, думал, до чего она похожа на египетских богинь и цариц. Стройное, точеное тело, длинные ноги, завершающиеся крупными стопами, плоский живот, красивый большой бюст. Она была хороша собой. Но египетский канон красоты принимали не везде и не всегда. «Фигуры их… хотя довольно стройны в талии, непомерной отягощены грудью», – писал о древних египтянках, известных ему по статуям, граф Станислав Костка Потоцкий, владелец дворца в Виланове. Был год 1810-й; для той эпохи верхом совершенства была Венера Милосская и прочие греческие толстушки с маленькими сиськами, которые теперь вызывают у школьных экскурсий в Лувре только смех.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Абиб попросил Алису рассказать что-нибудь о себе. Девушка задумалась.

– Я ведь уже говорила, со мной до сих пор мало что случалось в жизни. Но знаешь что? Когда в Гизе ты сказал, что в древности на пирамидах была гладкая облицовка, я подумала, что на них было так же трудно залезть, как на стеклянную гору. Когда я была маленькой, мама рассказывала мне сказку о рыцарях, которые пробовали туда забраться. Хочешь расскажу?

– С удовольствием послушаю, – ответил Абиб, опершись на локоть.

Давным-давно в тридевятом царстве, тридесятом государстве стояла Стеклянная Гора, а на ее вершине – замок с тремя башнями, весь из чистого золота. На замковом дворе росла золотая яблоня, а на ней – золотое яблоко, одно-единственное. Сокровищам в подземельях не было числа: сундуки ломились от драгоценных камней и золотых монет. А в одной из комнат жила Царевна с зелеными глазами и золотыми волосами, и все знали, что она красавица писаная, хотя никто ее не видел, потому что подняться на Стеклянную Гору никому не удавалось.

И еще одно все знали: тот, кто сорвет золотое яблоко, женится на Царевне и станет хозяином золотого замка со всеми его сокровищами. Поэтому что ни день со всех концов света к горе прибывали закованные в железные латы рыцари на великолепных скакунах; они разгонялись и пытались въехать на вершину Стеклянной Горы. Но конские копыта, несмотря на хитрые подковы с острыми шипами, соскальзывали с блестящих гладких склонов; кони летели кувырком и сбрасывали наездников. Многие переломали руки и ноги, многих придавило лошадьми, а многие падали так неудачно, что погибали на месте. Ни один из странствующих актеров, школяров, подмастерьев и батраков, которые стекались из разных стран попытать счастья, тоже не достиг цели; все рано или поздно летели вниз. Склоны Стеклянной Горы были усеяны ржавеющими обломками лат, помятыми шлемами с ошметками павлиньих перьев, побелевшими человеческими костями и черепами. Не у одного гордого рыцаря тревожно дрогнуло сердце, когда после долгого пути он останавливался у подножия горы и видел, что стало с другими смельчаками; но развернуться и уехать значило бы покрыть себя несмываемым позором. И, сам не веря в свои силы, он пришпоривал коня и несся по склону, а затем вылетал из седла и сворачивал себе шею.

Царевна жила в замке одна, и ей было очень одиноко. Временами она превращалась в серенькую кошечку, сбегала со Стеклянной Горы и бродила по окрестностям. Заглядывала в дома, слушала, что люди говорят, и снова возвращалась на Стеклянную Гору. Это ей было совсем не трудно: кошачьи коготки, тонкие и острые, пролезали в самые узкие щелки, а потому идеально подходили для скалолазания.

Невдалеке от Стеклянной Горы стоял старый замок, в котором жили трое братьев. Двое младших еще ходили в оруженосцах, а старшего давно уже посвятили в рыцари. Царевна видела его время от времени верхом на вороном скакуне и отмечала про себя, что он очень хорош собой. Взобраться на Стеклянную Гору он еще не пробовал. Царевна была уверена, что он боится, потому что живет рядом и слишком часто видит, как усилия великолепнейших рыцарей кончаются неудачей. Она считала его трусом и думала о нем с презрением.

Но однажды она решила побывать у него в замке и разузнать о нем побольше. Обернувшись серенькой кошечкой, она легко перебежала спущенный разводной мост и проскользнула в пиршественный зал, где как раз сидели за столом все трое братьев. Тут она вскочила на скамью и тихонько замяукала – в надежде, что ее напоят и накормят, потому что она бежала бегом всю дорогу и очень устала.

– Пшла вон, котяра поганая! – рявкнул самый младший из братьев, норовя скинуть ее со скамьи.

– Да схвати ты ее за хвост и брось в камин! – сердито закричал средний.