– Выехать? Интересно. Но почему?

– Думаю, собирается свить гнездышко с Мэвис. Где-то в другом месте.

– Насколько я знаю, Мэвис из последних сил возится с Остином. Наверное, станет святой.

– Остин пользуется ее добротой. Он всегда так поступал с женщинами. Такие, как он, умеют находить для себя нянек и защитниц.

– Ты, кажется, ему завидуешь?

– Нисколько. Ведь и мне удается. Только я нашел одну на всю жизнь.

– Дорогой мой…

– В нужный момент Мэтью явится и освободит Мэвис.

– О, мне пора одеваться. Позвонить Пенни, как ты думаешь? Какой ужас! Что я ей скажу?

– Позвонишь после десяти. Налей себе еще кофе. Хочешь с коньяком?

– Нет, нет. Мне понравилась эта мысль о Вилле.

– И мне тоже, особенно если Грейс в самом деле этого хочет.

– Чтобы мы всей семьей туда переехали? Конечно, она хочет. Сейчас ей особенно нужны рядом близкие. Мы все должны поддерживать друг друга. Мы должны сомкнуть ряды. К счастью, мы все живы, не то что у бедной Пенни, я все еще не могу поверить…

– Клер, прошу тебя, пей кофе.

– Пинки, будет великолепно, правда, когда мы все вместе окажемся в Вилле. Только это меня немного утешает, и еще надежда, что Грейс и…

– Грейс сказала, что Шарлотта тоже там должна жить?

– Да, сказала. Мне кажется, нам надо было в то время, когда Грейс получила наследство, быть более деловыми. Нам надо было объявить недвусмысленно, что мы сами решим, кому что достанется. И Грейс была бы счастлива. Ведь на самом деле дети не любят свободу.

– Может быть. Но захочет ли Лотти приехать? Ведь она живет у Митци Рикардо?

– Исключительно, чтобы нам досадить, показать, что мы ей не нужны нисколько. Но это пройдет. И она приедет в Виллу, обязательно. Не отказала маме, не откажет и нам. Ведь она любит нас и дорожит семьей, а прочее – только притворство. Ты, я, Грейс, Лотти и Патрик – все вместе мы сможем одолевать трудности.

– Тебе бы надо поехать к Шарлотте, навестить.

– Ты прав. Но я так расстроилась из-за Грейс, а сейчас еще и из-за Пенни… Боже, мне надо одеваться… Пинки, какой ужас, я же не знаю, что сказать Пенни. Наверное, не буду звонить, а прямо поеду к ней. И еще сегодня столько дел. Одморы придут на ужин, хоть одно светлое пятно. Меня поддерживает надежда, что…

– М-да, сегодня определенно плохой день. Ты смотрела «Таймс»?

– Нет, а что?

– «Объявлена помолвка Себастьяна Роберта, старшего сына мистера и миссис Одмор, с Карен Джанайс, дочерью мистера и миссис Арбатнот…» Ну, Клер, будет, будет…

– Снобка ты, и этим все сказано, – изрекла Митци.

Шарлотта промолчала. Продолжала укладывать вещи в чемодан.

– Тебе не дано, – продолжала Митци. – Не умеешь сосуществовать рядом с другим человеком. Просто не дано тебе, и все. Ты всегда жила в маленьком таком, аккуратном мирочке, в мирке, где каждый человек замкнут в своем флакончике. Ну вот со сколькими людьми ты по жизни была знакома, только честно? Да ты давно померла, закоченела сто лет назад. Как есть старая дева. На тебя посмотришь – и сразу поджилки начинают дрожать. Живешь чисто по правилам. Тебя всю жизнь защищали, ухаживали за тобой, баловали, в шляпки наряжали, в кружевца, в перчаточки. Да ты же по-настоящему и людей-то не видела.

Шарлотта молчала.

– И зачем я приготовила эту яичницу, сама не знаю. Зачем, если все распалось, умерло в наших с тобой отношениях? И есть не хочу. Мне от тоски плохо. А тебе все равно! – Она стряхнула яйца с тарелки в ведерко.

Шарлотта не произнесла ни слова.

Из кухни дверь вела прямо в комнату Шарлотты. Домик был небольшой. Садик красивый, с дорожкой, выложенной камешками. По одну сторону от домика рос еловый лес, тоже небольшой, с другой стороны стоял соседний домик из красного кирпича, за ним еще один. Чтобы от них отгородиться, Шарлотта уже посадила несколько буков.

– Никого в своей жизни ты не любила. Наверное, и не умеешь любить.

– Это никого не касается.

– Ну хорошо, кого ты любила, скажи?

Шарлотта окинула взглядом вещи, тщательно уложенные в чемодане. Жизнь рушится, а привычка все аккуратно складывать остается. Тяжело дыша, прикусила нижнюю губу. Нет, ни слезинки не уронит, решено. Митци успела дважды устроить истерику, да и собственных слез хватало. Митци сейчас смотрела зло, и глаза у нее были сухие, но если бы Шарлотта показала слабость и разрыдалась, Митци сразу бы подхватила.

– Ты что, язык проглотила, дорогуша?

– Отстань от меня, прошу.

– Отстань, отстань! Когда ты треплешься, это называется доказывать, а когда я – так сразу «отстань».

– Я сожалею, Митци…

– Ничего ты не сожалеешь. Если бы сожалела, не собирала бы сейчас вещички. Струсила!

– Лучше уйти сейчас. Чем дальше, тем будет хуже.

– С какой стати? Ну зачем вообще уходить? Не сделав ни одной попытки.

– Потому что бессмысленно.