Понятно, что теперь литературная деятельность стала занимать главное место в жизни Майн Рида, поглощать львиную долю его времени (тем более что сроки представления новых рукописей, как мы видим, были очень жесткими и короткими). Однако сочинение новых романов, конечно, не исключало участия Рида в повседневной, обыденной жизни, разнообразных контактов, общения и взаимодействия с людьми за пределами «литературного круга». Насколько можно судить по доступной на настоящий момент информации, основной круг общения писателя в его первые английские годы составляли так называемые демократические круги британского общества — причем он явно больше общался с эмигрантами из Европы, нежели со своими соотечественниками. Понятно, что это было связано не только с убеждениями Рида (хотя и это, видимо, играло свою роль), но и с тем весьма специфическим кругом общения, который сложился у Рида в его первые недели и месяцы после возвращения из Америки, — прежде всего благодаря знакомствам и контактам, восходящим к Ф. Геккеру и его окружению. Рид довольно активно общался с политэмигрантами, обосновавшимися в Лондоне, участвовал в сборе средств в их поддержку, выступал на митингах, которых тогда — в начале 1850-х годов — проводилось довольно много не только в Лондоне, но и в других крупных городах Англии. Насколько можно судить по воспоминаниям вдовы Рида и по его собственной, во многом автобиографической книге — роману «Жена-дитя», писатель был даже включен в конспиративную работу и выполнял поручения деликатного свойства, связанные с получением британских паспортов для политических эмигрантов и переправкой конфиденциальных сообщений на континент. Впрочем, он не делал ничего такого, что могло бы вовлечь его в серьезный конфликт с законом.

Но, сколь бы интенсивным ни было взаимодействие Рида с европейскими политэмигрантами, его социальная активность этим не ограничивалась. Майн Рид, превращаясь в популярного, высокооплачиваемого писателя, вне зависимости от симпатий или антипатий, естественным образом должен был постепенно вливаться в повседневность викторианской Англии. Конечно, Рид был не настолько викторианцем, чтобы вступить в какой-нибудь респектабельный клуб (да и приняли бы его — выходца из Ирландии, не аристократа по рождению, к тому же еще и республиканца по убеждениям?) и проводить там свой досуг подобно многим британским джентльменам. Подобное времяпрепровождение было чуждо не только его «классовым инстинктам», но и его деятельной натуре. Хотя гипотетически можно предположить, что если бы в то время существовал некий клуб оппозиционно-демократической ориентации, то Рид непременно вступил бы в него. Тем более что, оставаясь при всех своих американо-республиканских симпатиях все-таки британцем, он не мог отвергать этот институт. Поскольку клуба, который удовлетворял бы его, не существовало, писатель решил создать собственный — и выступил одним из инициаторов учреждения стрелкового клуба. Он получил название «Бельведер» и объединял любителей того, что мы сейчас назвали бы «спортивной стрельбой». То есть его члены не ставили перед собой каких-то практических задач, но встречались лишь для того, чтобы потренироваться в стрельбе. Устраивались и соревнования, но они явно не походили на современные мероприятия и не отличались массовостью участников — соревновались между собой, в «камерной», так сказать, обстановке. Членство в стрелковом клубе расширяло круг знакомств Рида и тоже способствовало его адаптации в викторианской действительности. К тому же возникали новые связи, завязывались новые знакомства. Например, среди членов клуба было немало аристократов — любителей охоты. Некоторые из них время от времени устраивали охоту на лис, фазанов и куропаток, куда нередко приглашали членов стрелкового клуба, а среди них и капитана Майн Рида, известного как опытного охотника и меткого стрелка.

Что касается личной жизни писателя в это время, то известно о ней очень немного — почти не пишет об этом Элизабет Рид, не содержит сведений подобного рода и доступная переписка писателя — в немногих сохранившихся письмах этого периода речь идет в основном о делах литературных и денежных. Впрочем, в том нет ничего удивительного, — частная жизнь викторианского джентльмена, как известно, была скрыта от глаз досужего наблюдателя, ее не принято было выставлять напоказ, но, напротив, в обычае было всячески скрывать.

В 1851 году Майн Риду исполнилось 33 года. Это был здоровый, совершенно нормальный мужчина приятной внешности со всеми вытекающими отсюда последствиями: ему нравились женщины, и он им, безусловно, тоже нравился. Хотя, согласно социологическим данным, в викторианской Англии мужчины женились значительно позднее наших современников, тем не менее Рид уже давно находился в том возрасте, когда даже викторианские джентльмены начинают задумываться о спутнице жизни. Читатель, вероятно, помнит, что Рид однажды — в 1848 году, в Мексике — уже находился «на грани» женитьбы, но что-то тогда там «не срослось»: то ли помешало протестантское вероисповедание жениха, то ли то, что Рид носил мундир американского офицера-оккупанта, то ли еще что-то, но жениться на той, что стала прототипом черноволосой Гуаделупе в «Вольных стрелках», Риду не привелось. Как сообщал в своем очерке о писателе Д. Пайатт, уже отставник Рид, когда жил в имении друга, очень активно ухаживал за некой голубоглазой блондинкой (скорее всего, родственницей Пайатта), но не встретил взаимности. Совершенно определенно можно сказать, что у писателя имелись и другие увлечения, и очевидно, что их было немало (об этом с легкой долей иронии сообщает вдова в своей книге о муже), но ни одно из них не привело к изменению матримониального статуса Майн Рида. То ли он не планировал жениться, то ли еще не встретил ту, с которой захотел бы «соединиться навеки», а может быть, препятствием была неустойчивость его материального положения — отсутствие надежного (и солидного) источника дохода. Как бы там ни было, в 33 года он все еще был одинок, хотя теперь, после выхода романов у Шобела и Скита и договора на серию текстов для Боуга, последнее — материальное — препятствие вроде бы устранилось. Конечно, не с этим обстоятельством, а с иным — с Судьбой, с тем, что некоторые истовые протестанты называют «реализацией Божественного Вечного Плана», связано то, что случилось — в возрасте тридцати трех лет Майн Рид влюбился. Да не просто влюбился — в особ противоположного пола, разной этнической и социальной принадлежности он влюблялся довольно часто, — но влюбился в девочку-подростка, в дочку английского аристократа, которая была моложе его на целых 20 лет! Казалось бы, чистой воды безумие, и у этого чувства не могло быть счастливого финала. Но через несколько лет эта девочка стала его женой и превратилась в миссис Майн Рид.

Как известно, сочиняя романы, в поисках коллизий писатель щедро черпал из своего собственного прошлого. Не стала исключением и история его любви — он использовал ее в романе «Жена-дитя» (The Child Wife),опубликованном в 1868 году. Его герой Мейнард впервые встречается со своей будущей женой — тогда еще даже не подростком, а девочкой лет десяти-одиннадцати — на палубе пакетбота «Камбрия». Малышка вместе со своим отцом (у девочки нет матери, она умерла) — британским лордом и дипломатом возвращается из Америки в Великобританию. Увидев ее на палубе, мужественный «революционный лидер» Мейнард влюбляется. При высадке с корабля девочка едва не погибает, но он спасает ее и, таким образом, становится желанным гостем в доме лорда. Девочка-подросток отвечает герою взаимностью, но у Мейнарда есть недоброжелатель, он «открывает глаза» отцу девочки на «недостойное поведение» соперника, и Мейнарду отказывают от дома. Проходит несколько лет, девочка превращается в девушку и продолжает любить Мейнарда. Лорд болен и перед смертью дает благословение на брак дочери с героем.

Элизабет Рид, которая стала прототипом героини, особенно любила это произведение супруга. Что, конечно, неудивительно — разве не лестно оказаться героиней романа, сочиненного мужем, в котором тебя изобразили в таких возвышенных и романтических тонах? Но, несмотря на то, что некоторые черты и ситуации узнаваемы и имели, что называется, «место быть», в целом реальность оказалась сильно приукрашенной. Рид не противоречил действительности, когда говорил, что у девочки не было матери — на самом деле, та умерла, когда дочь ее была младенцем, и единственным родителем Элизабет был отец. Но Рид не встречался с будущей женой на палубе «Камбрии» — среди его попутчиков не было лорда с дочерью. Да и впервые «жена-дитя» побывала в Америке уже будучи миссис Рид. Хотя Элизабет Хайд (такова девичья фамилия жены писателя) — прямой потомок знаменитого Эдварда Хайда [36] , первого герцога Кларендона, ее отец, в отличие от его литературного воплощения — лорда Вернона, не был лордом и не выполнял неких ответственных дипломатических поручений британского правительства. Дворянин, он не принадлежал к родовой аристократии и, в отличие от Вернона, никаким дворцом с огромным парком, конечно, не владел и богатством своим не мог похвастать.

В глазах Элизабет Рид первая встреча с капитаном была лишена какой бы то ни было романтики. В своей книге она вспоминала: «Моя первая встреча с будущим мужем произошла в Лондоне, где я тогда жила у своей тетушки, вдовы моего дяди, старшего брата отца, который отвез меня туда сразу по-еле смерти моей матушки, что умерла, когда я еще была младенцем».

«Капитан Майн Рид, — пишет она, — оказался однажды в числе гостей в доме тетушки, и до того вечера я никогда прежде не слышала его имени… Но в течение того самого вечера капитан раз или два видел меня и, как он сам выразился, «влюбился с первого взгляда», в то время как на меня галантный герой не произвел ни малейшего впечатления; в тот же вечер кто-то спросил меня: «Каков он, капитан Рид?» — «Джентльмен средних лет», — таков был мой ответ и только. На следующее утро тетушка сказала: «Капитан Майн Рид отчаянно влюбился в тебя, дитя мое!» На это я ответила: «Можешь сказать капитану Майн Риду, что я в него не влюбилась»». После этого эпизода «джентльмен средних лет» был совершенно забыт. Но прошло несколько недель с того вечера, и — «я вновь встретилась со своей судьбой; я сидела одна в гостиной и была поглощена работой над платьем, которое шила своей кукле; в комнату вошел господин и, подойдя ко мне, протянул руку и спросил, помню ли я его? Поскольку вид у него был вполне иностранный, я отвечала: «О, да! Вы мсье…» Но гость прервал меня и назвался по имени: «Майн Рид». Затем он спросил, сколько мне лет, я ему ответила, на что капитан ответил: «Вы уже достаточно взрослая, чтобы иметь возлюбленного, и я хочу им стать!»». В этот момент в комнату вошла тетушка, пишет мадам Рид, и «я собрала вещи своей куклы и ушла, чтобы обдумать происшедшее». После этого события капитан почти ежедневно посещал тетушку в надежде увидеться с племянницей, но та старательно избегала его. Он продолжал приходить и однажды, вспоминает Элизабет Рид, «…спросил меня, считаю ли я его красивым. Со всей своей детской откровенностью я ответила: «Нет!»». Но поклонник был настойчив и, в конце концов, она почувствовала к нему… жалость: «…потому что я вообразила его себе беженцем: я часто слышала, — пишет она, — его имя в связи с другими беженцами; в моем еще детском сознании не было четкого представления о том, кто такие беженцы; я знала только, что они несчастны, и мне казалось, что у Майн Рида, видимо, нет ни родителей, ни друзей, — а у меня не было возможностей что-нибудь разузнать про него».

Эпизоды, о которых пишет Элизабет Рид, относятся к весне-осени 1851 года. Майн Рид только что опубликовал роман «Охотники за скальпами» и сочинял свой первый «юношеский» роман. Жизнь его была насыщена литературой и политической активностью. Он был полон планов и впервые собирался на «континент» — это была его давняя мечта — он хотел посетить Францию, побродить по парижским улицам, попрактиковаться во французском — языке, в котором делал такие успехи в годы учебы в Белфасте. А юная возлюбленная не отвечала взаимностью. Можно ли со стопроцентной уверенностью утверждать, что уже тогда писатель воспринимал тринадцатилетнюю «нимфетку» как свою судьбу? Трудно ответить утвердительно, но то, что он был влюблен и испытывал настоящую страсть — очевидно. И ее отзвуки отчетливы даже в романе «Жена-дитя», хотя и написан он был много позднее. Вслушайтесь, как Рид описывает свою юную — тогда еще совсем от него далекую — возлюбленную: «…она была удивительным созданием. Она была все еще ребенком, самым обычным ребенком, одетым в простое платье без рукавов и короткую юбку, распущенные волосы волнами струились ей на плечи. Но под ее платьем уже угадывались линии тела, характер которых говорил о приближающейся женской зрелости, а ее роскошные локоны уже нуждались в заколках и гребнях».