– Ты разочарован, сын моего сына? Ты ждал прощения?

– Не знаю. Пожалуй, одного я точно не ждал – встречи с тобой, Арайн.

Дед брезгливо понюхал содержимое стакана и быстро выплеснул вино на пол, чтобы налить из собственной фляжки.

– Избавить тебя от твоей же судьбы я не могу, но следующим утром мучиться похмельем точно не будешь, – пообещал Арайн. – Твоей женщине, помнится, понравилось.

– Так это ты спас ее в Локэрни?

Однажды Джона проболталась про таинственного пещерного колдуна, который так вовремя отвел глаза погоне.

– Спасибо! А почему назвался Алфером, а не настоящим именем?

– Потому что я и есть алфер. Так нас звали на Буджэйре, еще до того, как мы предали нашу Мать.

– А-л-фер…а-алфер… – князь осторожно надкусил теплое, словно пирожок только что из печки, слово. Вкусно, сладко, но в горло не пролезает. – Нет. Я – диллайн.

Арайн тяжело вздохнул:

– Все верно. Ты – диллайн, ты искалечен Предвечным и Одержимостью так же непоправимо, как твой отец был обезображен проказой.

– Знаю. И новая луна мне не поможет.

– Хм… Так она и не для тебя взошла.

– А ты пришел утешить?

– Вряд ли это получилось бы, Аластар. Утешитель из меня плохой. Выпьем?

Серебряный стакан с глухим звуком столкнулся с флягой, будто та была сделана из дерева. А вино пахло медом пополам с хмельными травами: медуницей, резедой, донником. Так и есть – Локэрни издавна славится своими лугами.

– Когда-то я тоже был в отчаянии. Мою богиню отвергли ради магического монстра, Буджэйр умирал…

Зерна жестокой обиды – горькие и соленые, как непролитые слезы, давным-давно уже истерлись жерновами веков в песок. Но он продолжал скрипеть на зубах Арайна.

– И что сделал ты?

– Остался алфером – последним сыном нашей Матери.

– Понятно, – буркнул Аластар.

Глупый вопрос и очевиднейший ответ. Разве он сам не понимает, что обречен быть последним диллайн-одержимым? Лучше всех остальных. И даже если не станет Предвечного, ничего не изменится.

Дед сочувственно поджал губы, но утешать внука не стал.

– И одним махом покончить с Херевардом Оро, с Предвечным и синтафской проблемой тоже не выйдет…

У Аластара аж зубы заныли от разочарования.

– Ага! Поэтому ты и появился. Чтобы я не перешел дорогу кому-то из них?

– В основном, чтобы ты не усугубил свою вину перед ними, – быстро возразил Арайн.

Понимать друг друга с полуслова – это дар и беда всех Эсков? Вот он, вопрос вопросов. Стоило ли тратить драгоценное время и объяснять, что будущее за Рамманом и Идгардом, и новый мир будет принадлежать им? Пожалуй, нет. Еще глупее подбирать правильные слова для прощания. Дед и внук церемонно пожали друг другу руки, по взаимному согласию отказавшись от родственных объятий.

– Куда ты теперь? Обратно в Локэрни? – как бы невзначай спросил Аластар, когда волшебник уже стоял в дверях.

– К своей Богине, – ответил тот и решительно шагнул за порог, исчезнув из поля зрения прежде, чем князь Файриста успел опомниться.

Сквозняком тут же задуло все свечи, и трактир погрузился в кромешную тьму. Делать было нечего, только идти на улицу, где светло сразу от четырех лун. Что Аластар и сделал, небрежно накинув на плечи шинель.

Мороз заметно ослабел, но на свежевыпавшем мягком снегу не осталось ни единого следа, будто Арайн не ногами ушел, а улетел. Впрочем…

Князь обратил взор на Золотую Луну. Она росла, превращаясь из узкого серпика в лодочку, чтобы через пару недель стать золотым небесным яблоком. Но и сейчас был отчетливо виден крылатый совиный силуэт на фоне ее желтоватого сияния.

Аластар допил дедово чудесное вино, наслаждаясь каждым глотком.

«К богине, так к богине», – решил он и отправился разыскивать маршала Кана. И удивительное дело, впервые за четверть века почувствовал себя свободным.

Нет, князь вовсе не собирался менять планы. Что решено, то решено.

– Возвращались бы вы в Амалер, сир, – предложил Илдред Кан. – А я уж как-нибудь сам с Херевардом разберусь…

Одноногий полководец надирался тоже в одиночку. А вот на радостях или так же, как Эск, с горя – по Носатому Филину не понять. Пунцовая физиономия непроницаема, точно каменная стена молельни, лишь опасный оранжевый отсвет в прищуренных глазах – знак того, что открылись Кану в эту ночь кой-какие секреты.

– Оттепель на носу, культей чую. Будем барахтаться в грязюке еще месяц.