– У меня!
– подала испуганный голос администраторша.

– У меня тоже, - сказал стоматолог, пытливо вглядываясь в циферблат - так ограбленный вглядывается в лицо предъявленного подозреваемого.
– Что бы это значило?

– Снимайте их, - Эша обмотала конец нитки вокруг браслетов своих и Севиных часов и резким толчком отправила их к стойке, поблизости от которой никого не было.
– На тот случай, если я ошибаюсь, - пояснила она сардонической усмешке Севы.
– Подтянем обратно и...

– Зачем нам снимать часы?!
– завизжала Юля.
– Нам нужно снимать цепи, а не часы! У тебя совсем крышу снесло?!

– Можешь не снимать, - сказала Шталь, пристально глядя на свои ногти.
– Интересно, какая из тебя получится бабулька?!

Петр Семенович захихикал, привалившись к стене, и его хихиканье мало чем отличалось от бряцанья цепи на его подрагивающей ноге. Подружка метнула на него яростный взгляд. Стоматолог задумчиво огляделся и так же задумчиво начал расстегивать браслет своих часов.

– Это, конечно, невозможно, - оправдывающеся сообщил он в пространство, - но на всякий случай...

– Что скажешь?
– спросила Эша у Севы, сосредоточенно созерцавшего свои обгрызенные ногти. Тот глубоко вздохнул и сообщил:

– Конечно, я могу и ошибаться. Но, похоже, перестало.

– Бросьте часы подальше - к стойке или к двери, - сказала Эша, облегченно с размаху шмякаясь на пол.
– Только постарайтесь сделать это аккуратней, чтоб они остались целы.

Стоматолог и администраторша незамедлительно выполнили это указание. Юля нерешительно сняла часы и, держа их вытянутой рукой, точно дохлую крысу, оглядывалась, ища поддержки или объяснений.

– Что все это значит?
– осведомился специалист по фильмам, отталкивая от себя часы.
– Откуда ты знаешь? Что ты вообще знаешь?

– Да ни хрена я не знаю!
– огрызнулась Эша, пытаясь удержать в пальцах зеркальце.
– Просто я тоже много фильмов смотрела. У меня появилась теория, и я ее проверила.

– Это ты все и устроила!
– торжествующе заявила Юля, тряхнув сильно отросшими кудрями.

– Тогда почему я тоже постарела?

– Не знаю, - Юля округлила глаза, наблюдая, как Петр Семенович яростно сдирает с запястья свои дорогие часы.
– Петя, ну ты-то!

– Вы ж не постарели?
– в один голос удивились кремовый и лимонный костюмы.

– А откуда мне знать, что будет через пять минут?!
– буркнул тот немного смущенно и резким толчком избавился от часов. После этого заявления и прочие начали расстегивать часы, очевидно, решив, что раз хозяин "Слободки" последовал совету Шталь, то и им стесняться нечего. При этом на всех лицах было написано, что они в столь нелепую теорию нисколечко не верят. Эшу это мало заботило - не только мнение окружающих, но и сами эти окружающие не представляли для нее никакого интереса. А вот то, что и лицо Севы отражало то же неверие, ее задевало.

– Кто-нибудь сможет дотянуться до тех двоих?
– она махнула на дремлющую парочку, погребенную под ворохом пепельных спутанных косм, которые медленно, но вполне заметно удлинялись.
– Или разбудите их, или заберите у них часы.

Официантка, в чьих возможностях было дотянуться до парочки, отодвинулась подальше и заявила, что в жизни не дотронется до их часов. Коли, взмокшие после долгого сражения с цепями, но кажущиеся удивительно невозмутимыми, переглянулись, после чего Коля-первый поднялся, подошел к диванчику и, страдальчески скривившись, начал шарить в волосяной копне. Копна вдруг всхрапнула, содрогнулась, и разбитый старческий голос сонно потребовал из самой ее середины:

– Еще два по сто пятьдесят и судачка!

Коля отдернул руку, потом, фыркнув, сунул ее обратно и вскоре с торжествующим видом вытащил серебристые мужские часы. Пошарил еще и извлек женские, густо усеянные стразами. Копна глубоко и печально вздохнула, после чего неожиданно мелодично исполнила:

Где ты, Люся, Люся, Люся?

Не дождуся я тебя!

Веселюся, Люся, Люся,

Хоть в кармане три рубля!

Прервав музицирование, ворох косм негромко захрапел. Коля-первый сдавленно хрюкнул и, переправив часы к стойке, вернулся на свое место. Кто-то засмеялся, но смех немедленно перекрыли кремовый и лимонный костюмы, которые окончательно рассмотрели себя в зеркальца и заревели в голос. Шталь, отыскав в груде своего барахла на полу маникюрные ножнички, вручила их Севе и жалобно попросила обрезать ей ногти, попутно громко сказав остальным:

– Можете начинать смотреть и в другие стороны! Никаких объяснений я вам дать не в состоянии!

– На ногах ты уж сама, - Сева хмыкнул, неловко орудуя ножничками.
– Эша, это не может быть кто-то из наших. Я никого не чувствовал. И я никого не чувствую.

– Значит, он приходил, когда мы были без сознания, а теперь наблюдает за нами через камеры, как поступает множество уважающих себя маньяков! Один из ваших, Гриша, сказал мне как-то, что некоторым из ваших слишком сильно нравится то, что они умеют. И они изменились. Попросту говоря, они спятили. Правда, и сам Гриша был не очень-то...