Старик уже переправил войска через Дунай, перешел через Балканы (турки все отступали, и он поэтому даже и не вынимал булавок с красными флагами из коробки), занял без боя Адрианополь и был уже в нескольких шагах от «Царьграда» (в последнее время старик иначе не называл столицы Турецкой империи), как вдруг торопливые шаги Венецкого заставили его остановиться перед взятием Константинополя, приподнять очки на большой лоб и взглянуть своими добрыми, выцветшими глазами на вошедшего.

Увидав Венецкого, старик видимо смутился и торопливо привстал с кресла, поправил почему-то крест на шее, с какою-то особенною ласковостью обнял молодого офицера и, усаживая его около себя, осведомлялся, здоров ли он, когда он приехал, и, видимо, не решался о чем-то сообщить.

Венецкий быстро отвечал на вопросы и сам, глядя на смущенное, растерянное лицо Чепелева, словно боялся заговорить об Елене и нарочно тянул рассказ о том, как он получил место здесь, как он думает устроиться.

Но наконец ему было невмоготу, и он упавшим голосом, робко взглядывая на Чепелева, спросил:

— Елена Арсеньевна здорова?..

— Леля здорова… Она…

Он тихо положил свою сморщенную руку на руку Венецкого и, пожимая ее, тихо прошептал:

— Видишь ли (он почему-то заговорил с Венецким на «ты»)… видишь ли, Алексей Алексеевич, ты уж, бедняга, не сердись… Так уж оно вышло…

У Венецкого замерло сердце…

— Что же случилось… скажите!..

— Леля вышла замуж! — прошептал старик, отворачиваясь от Венецкого…

Венецкий сперва не понял, — до того поразило его это известие.

— Леля вышла замуж, а ты, брат, не унывай… Ты еще молод… Другую такую же хорошую девушку найдешь… Слышишь… Я и сам…

Венецкий опустил голову и не отвечал ни слова…

Старик молча поглядывал на него и не знал, что ему делать…

— Ты на нее не сердись, молодец!.. Она… Леля… Вот просила передать тебе письмо…

И старик полез в ящик, достал письмо и, отдавая его, тихо проговорил:

— Я тебя, Алексей Алексеевич, уважаю и люблю и прошу тебя… не смущать моей бедной девочки… Не ищи с ней свидания, родной мой… Я знаю, тебе тяжело, но и Леле-то будет не легко… Мое дело сторона… Мать все устроила и скоро так… Она ведь у нас умная женщина!.. — как-то печально усмехаясь, добавил старик.

Он ласково так глядел на молодого человека, потрепал его по плечу и сел на свое кресло.

Венецкий быстро разорвал конверт и прочитал следующее:

«Уважаемый Алексей Алексеевич!

Простите меня. Я виновата перед вами. Я выхожу замуж, не любя. Вы знаете, как я люблю отца, и поймете, что когда я внезапно узнала, что мы кругом в долгах и бедному отцу грозит бесчестье, то решилась нарушить слово, пожертвовать собою. Выхода не было. Дядя Орефьев решительно отказался помочь и почему-то против вас. Простите же меня, если можете. Я постараюсь позабыть вас и полюбить мужа, который спас отца от позора. Прошу и вас поскорей забыть меня. Будьте счастливы и простите, если можете, искренне любившую вас, но недостойную Елену.

P. S. Не говорите, бога ради, ни слова папе. Он не знает, почему я вышла замуж. Мать раскрыла мне глаза на наше положение, и я решилась… Дай бог, чтоб у меня хватило твердости перенести испытание и никогда не раскаяться в своем поступке».

Слезы душили Венецкого, когда он дочитал это письмо и спрятал его в карман.

Он с какою-то ненавистью взглянул на старика и воскликнул:

— Что вы с нею сделали?..

— Что ты сказал… что?.. Разве она винит меня… меня, который ее так любит?..

Старик так испуганно, так жалобно взглянул на Венецкого, что Венецкому, несмотря на горе, сделалось жаль старика.

— Простите меня… простите… Я наговорил бог знает чего… Вы сами понимаете…

— Я не сержусь… но только я не виноват… Я сам желал, чтобы моя девочка была твоею женой… Я сам полюбил тебя как сына… Но я, право, ничего не понимаю, как это случилось… Она сама объявила мне, что хочет выйти за Борского, торопила свадьбой, хоть я и видел, что она любила… Она и теперь…

Он не договорил, прижал к груди Венецкого и тихо прошептал:

— Только еще раз прошу: не ищи с нею свидания… Не смущай бедной девочки… Ты послушаешь старика?.. Да?.. А ты приходи ко мне… Я рад буду… Приходи утром, когда жены нет дома… Она все ездит… дела там разные, — как-то поморщился старик. — Женщина еще не старая…

Он хотел еще что-то сказать, но подавил вздох и как-то брезгливо взглянул на портрет жены, висевший у него перед столом…

Венецкий молча пожал старику руку, обещал исполнить его просьбу и повернулся, чтоб уходить, как вдруг остановился в изумлении.