Но Дьери и не собирался уходить. Его щеки как-то величественно раздвинула улыбка. Такая ласковая и нежная, какой Майа не только не видел, но и не подозревал за ним.

– Будьте так добры, доктор. Притащите с собой шприц. Сделайте мне укольчик. На душе как-то спокойнее будет.

Сирилли улыбнулся.

– Ну, если вы уж так настаиваете!

И Майа решил, что Дьери, конечно, думает сейчас про себя: «Моя взяла!»

На небе по-прежнему сияло солнце Лазурного Берега. Пахло близким морем. Если хорошенько прислушаться, то можно было различить всплеск волны, умиравшей на песке. Майа жадно глотал свежий воздух… Вдруг он почувствовал себя ужасно счастливым. Он удивился, что все части тела при нем, что не чувствуется уже запаха эфира, что не видно уже крови.

– Послушай, Дьери, – сказал Александр, – ты бы мог воздержаться от приглашения твоего врачишки. Особенно к шести часам. Ведь небось не ты будешь возиться с обедом. Это как с твоей рукой. На все пускаешься, лишь бы воды не носить.

– Ну и слава богу, – ответил Дьери.

Они проходили мимо трупов. Все теперь было в порядке. Воинской шеренгой выстроены носилки, словно для последнего парада. Но, очевидно, у солдат было плоховато с глазомером. Одни тюки получились явно больше, чем положено. Другие же значительно меньше нормы. Майа заметил на одних носилках две левые ноги.

– Хоть бы Сирилли привел с собой эту самую Жаклину! Я бы с ней не заскучал, с этой Жаклиной. А если бы она на меня покусилась, ей не пришлось бы раскошеливаться.

Дьери изумленно поглядел на Александра.

– Какая еще Жаклина?

– Блондиночка, которая бинты подавала.

– А-а, – сказал Дьери, – а я и не заметил.

– Он, видите ли, не заметил! – взорвался Александр, воздев к небесам свои волосатые лапищи. – Нет, ты понимаешь, Майа, не заметил? А ты-то хоть, Майа, заметил? Как она на твой вкус?

– Недурна. Только насчет бюста слабовато.

– Вот уж без чего обойдусь, – сказал, стараясь быть беспристрастным, Александр, – мне бюст ни к чему.

Оба расхохотались. Потом одновременно закинули головы и посмотрели на небо, потому что как раз над ними пролетал канадский истребитель. Он был один с светлом полуденном небе и без помех кружил над берегом.

У ворот санатория Дьери остановился, кинул взгляд на свою забинтованную руку.

– Одно дело сделано, – удовлетворенно сказал он.

Потом повернулся к своим спутникам:

– Простите, ребята. Но мне надо идти. Должен кое с кем повидаться. Тороплюсь.

И ушел, не дожидаясь ответа. Александр уперся кулаками в бедра.

– Нет, это уж слишком! Вот уж действительно тип, готов всем глотку переесть, только бы…

– Не разоряйся, – сказал Майа, – я с тобой вполне согласен.

– А главное, это бревно чертово ухитрилось не заметить блондиночку!

– Потому что скупердяй!

– Что? – сказал Александр, удивленно подняв свои толстые брови. – Скупердяй? Какое же это имеет отношение?

– Разве ты сам не замечал, что обычно скупердяи бывают равнодушны к женщинам?

– Говори, говори еще, – сказал Александр. – Ты даже не представляешь, до чего полезно слушать твою чушь собачью.

Они захохотали, потом сделали несколько шагов в молчании. На солнце было тепло, приятно. Гравий скрипел у них под ногами.

– Александр, сегодня я пойду в Брэй-Дюн.

– А-а! – сказал Александр.

– Попытаюсь сесть на корабль.

– А-а!

Майа ждал взрыва, но ничего, кроме этого «а-а!» и молчания, не дождался.

– Если ты так говоришь, значит, ты все хорошо обдумал.

– Да.

– Ладно. Помогу тебе собрать вещи.

– Спасибо. Я вещей не возьму. Только сигареты.

И после этих слов тоже не последовало взрыва. Александр лишь головой покачал и улыбнулся.

– Скажешь о моем отъезде нашим. Я не желаю прощальных сцен.

– Пьерсон расстроится.

– Ничего не поделаешь.

– Ладно. Скажу ему.

И Александр добавил, слабо улыбнувшись:

– Хоть одну новость я узнаю раньше, чем он.

– Ну, привет, старик.

– Ты прямо сейчас и уходишь?

– Да.

– Не зайдешь в фургон за сигаретами?

– Они при мне. Я их еще тогда взял.

– Когда тогда?

– Еще до того, как Дьери ранило.

– Разреши спросить, когда же ты надумал?

– Когда Дьери заговорил о миллионах.

– Тоже еще со своими миллионами!

– Он хоть верит во что-то.

– Ерунду порешь, друг, – сказал Александр, но без обычной убежденности в голосе, скорее потому он это сказал, что такого ответа от него ждали.