Во дворе шествие построилось вновь.

— Сколько у вас в лазарете больных?

— Нормальное количество… человек тридцать, кажется.

— Заразных болезней нет?

— Чесотка, господин министр.

— Много случаев?

— О, нет… пять или шесть.

— Известен источник этой заразы?

— Схватывают в городе… знаете.

Министр выразил желание осмотреть лазарет.

Когда они выходили из лазарета:

— Ваше впечатление, дорогой директор? — спросил Брудье.

— Мое впечатление, господин министр? Оно не слишком неблагоприятно. Разумеется, эти полковые лазареты далеки от совершенства, — и нос директора рассекал воздух сверху вниз и снизу вверх, — но здешний содержится сравнительно хорошо. Правда, жаль, что чесоточные не снабжены маленькими приспособлениями, которыми они пользуются в современных больницах.

— Какими приспособлениями, господин главный директор?

— Чесалкой из твердого дерева с ручкой для спинной области: и теркой из стеклянной бумаги для остальных областей тела. Таким образом, люди могут чесаться, сколько им угодно; и это чище, чем ногтями.

Шествие вышло на середину двора.

Брудье остановился, кашлянул, сделал паузу и изменившимся голосом:

— Господа, я не успею осмотреть кухню. Нечто более важное потребует нашего внимания и вашего рвения.

Он помолчал.

— Вы знаете, я поставил себе непреложным правилом поведения никогда не переступать пределов своей компетенции. Я предоставляю другим испытывать степень боевой подготовки и строевые качества частей, вверенных вам правительством Республики. У вас есть первоклассные начальники, вышедшие из ваших же рядов… технические начальники… я полагаюсь на них…

Он снова помолчал, потом, понизив голос:

— Но то, что нам от вас потребуется, отвечает текущей заботе, я бы сказал даже — неотложной заботе Совета Министров. Но это, господа, не подлежит ни малейшей огласке. Предстоящий маневр, разумеется, не может пройти совершенно незамеченным со стороны населения. Но необходимо, чтобы оно не догадывалось об его истинном смысле. Повторяю, у правительства есть некоторые соображения, касающиеся внутренней политики, и оно хочет быть готовым ко всяким неожиданностям. Ваша лояльность нам известна. Вам вменяется в обязанность сохранить в строгой тайне инструкции, которые вам будут даны. А чтобы ваше молчание не показалось слишком загадочным, я разрешаю вам говорить, что к вам неожиданно явился инспектор и приказал произвести ночную тревогу. И ни слова больше. Позаботьтесь также о том, чтобы своевременно были напечатаны опровержения, если бы местные газеты стали говорить о приезде министра или сообщать какие-нибудь подробности.

Офицеры, взволнованные и в то же время гордые, уверили министра, что ему нечего беспокоиться и что все будет сделано так, как он желает.

— Теперь мне нужен будет фонарь; но только отошлите этого солдата.

Человека с фонарем лишили его главного атрибута и отослали в караульню.

— Мартэн, дайте мне портфель!

Мартэн подал министру портфель, тот его открыл и достал большой конверт с красными печатями.

Печати были тут же сломаны.

— Вот задание для маневра, при котором мне поручено присутствовать и который вы благоволите исполнить:

«Ночью группе вооруженных заговорщиков удалось, с помощью различных сообщников, завладеть, посредством ряда налетов, подпрефектурой, ратушей и особой мэра, которого они арестовали у него на дому. Чтобы захватить в свои руки все средства связи, они пытаются овладеть почтой и вокзалом. Но они наталкиваются на упорное сопротивление со стороны дежурных служащих и вынуждены начать осаду обоих этих учреждений.

Полковник, которому сообщено о происходящем, немедленно подымает на ноги войска; он посылает их в те места, где необходимо их присутствие, и велит действовать решительно и быстро.

Солдатам раздаются холостые патроны. Человек пятьдесят, с повязкой на кепи и вооруженные, чем попало, изображают заговорщиков».

— Вы видите, господин полковник, в отношении способа выполнения вам предоставлена широчайшая инициатива. Мы будем судить только о результатах. Мне нет надобности подчеркивать слова «решительно» и «быстро», содержащиеся в бумаге, или повторять те указания, которые я только что сделал. Дайте вашим подчиненным лишь необходимый минимум объяснений.

По моим часам два часа сорок минут. Светать начинает около половины пятого, как будто. Я бы хотел, чтобы все было кончено на заре.

Около четверти третьего Бенэн сказал:

— Не пойти ли нам? Отряд Брудье не замедлит обнаружить свое могущество. Я даже боюсь, как бы нам не пропустить первые ракеты.

Бенэн, Лесюер и Юшон вышли из комнаты, затем из отеля.

Земля и ночь были плотно пригнаны друг к другу. Дома, городские улицы, их выступы и углубления казались попросту шипами и гнездами этой пригонки.

Такая чистая тишина, что малейший шум блестел в ней, как камешек в воде.

Юшон заговорил: