— Говорят, вы убили свою fiancйe.

Он поперхнулся, и это доставило ей массу удовольствия (его шок, а не его кашель, она надеялась, что еще не стала настолько беспощадной). Но он быстро оправился, и голос его звучал ровно и спокойно:

— Так действительно говорят?

— Говорят.

— А никто не упоминал, как именно я ее убил?

— Нет.

— А никто не упоминал, когда это произошло?

— Возможно, кто-то и упоминал, — солгала она, — но я не слушала.

— Хм-м.

Казалось, он обдумывал услышанное. Это зрелище сбивало с толку: высокий, чрезвычайно мужественный человек сидит в лиловой гостиной ее матери с изящной чайной чашкой в руке… И, по всей видимости, думает об убийстве.

Он отпил еще глоток.

— А кому-нибудь случалось упоминать ее имя?

— Вашей fiancйe?

— Да. — Это было мягкое, светское «да», как будто они обсуждали погоду, или шансы Букета Роз выиграть Золотой Кубок на скачках в Эскоте.

Оливия слегка помотала головой и поднесла чашку к губам.

Он на мгновение закрыл глаза, потом посмотрел ей прямо в лицо и печально покачал головой.

— Она покоится с миром, а остальное неважно.

Оливия не просто поперхнулась чаем, она выплюнула его чуть не через всю комнату. А он рассмеялся. Жалкий негодяй.

— О Господи, мне много лет не было так смешно! — заявил он, пытаясь успокоиться.

— Вы невыносимы!

— Вы обвинили меня в убийстве!

— Неправда. Я только сказала, что это сделал кто-то другой.

— О да, — насмешливо произнес он. — Это, безусловно, большая разница.

— К вашему сведению, я в это не поверила.

— До глубины души тронут вашей поддержкой.

— Не стоит, — резко ответила она. — Это всего лишь здравый смысл.

Он снова рассмеялся.

— Вы поэтому и шпионили за мной?

— Я вовсе не… — О, ради Бога, зачем она отрицает? — Да, — практически выплюнула она. — Разве вы не поступили бы также?

— Я, возможно, сначала позвал бы полисмена.

— Я, возможно, сначала позвал бы полисмена — передразнила она тоном, который обычно использовала только с братьями.

— А вы действительно вспыльчивы.

Она ответила сердитым взглядом.

— Ну, хорошо, вам удалось обнаружить хоть что-нибудь интересное?

— Да, — она прищурилась. — Удалось.

Он подождал, потом все же сказал, безо всякого намека на сарказм:

— Рассказывайте.

Она подалась вперед.

— Объясните мне шляпу!

Он посмотрел на нее как на умалишенную.

— Вы о чем?

— О шляпе! — воскликнула она и замахала руками вокруг головы, повторяя очертания невидимого головного убора. — Она была смешная! С перьями. И вы носили ее в помещении!

— Ах, это, — Гарри подавил смешок. — Шляпу я носил только ради вас.

— Но вы же не знали, что я за вами наблюдаю!

— Извините, знал.

Рот ее слегка приоткрылся, казалось, ее подташнивает. Она спросила:

— Когда вы меня заметили?

— Как только вы впервые подошли к окну. — Гарри пожал плечами, подняв брови, будто говоря «только попробуйте мне возразить». — Вы прячетесь не настолько хорошо, как вам кажется.

Она в гневе сделала шаг назад. Нелепо, конечно, но он так и предполагал, что она рассердится.

— А зачем вы бросали в огонь бумаги? — требовательно спросила она.

— Вы никогда не жжете бумаг?

— Нет, в такой безумной спешке я этого не делаю никогда.

— Ну, это тоже было устроено ради вас. Вы так старались. Я решил сделать хоть что-нибудь, что оправдало бы ваши усилия.

— Вы…

Она была явно неспособна закончить фразу, поэтому он бесцеремонно добавил:

— Я был готов даже вспрыгнуть на стол и станцевать для вас джигу, но подумал, что это будет слишком уж демонстративно.

— Все это время вы потешались надо мной.

— В общем… — он немного подумал, — да.

Ее рот приоткрылся. Она была в ужасе, и он почти захотел извиниться — похоже, это какой-то чисто мужской рефлекс: чувствовать себя виноватым, когда у женщины такое выражение лица. Но она в этой ситуации была неправа. Ни на йоту, ни на четверть йоты.

— Позвольте вам напомнить, — заметил он, — что это вы шпионили за мной. Если кого и считать пострадавшей стороной, то меня.