— Похоже.

— Я люблю головоломки, — она на секунду задумалась, потом закончила: — но ненавижу математику.

— Это ведь одно и то же, — возразил он.

— Вовсе нет.

— Значит, у тебя были никудышные учителя.

— Это само собой разумеется. Я, если помнишь, выжила пять гувернанток.

Он улыбнулся, медленной теплой улыбкой, от которой ей стало щекотно внутри. Скажи ей кто-нибудь еще утром, что разговор о математике и головоломках заставит ее трепетать от восторга, она хохотала бы до упаду. Но сейчас она смотрела на него и хотела только протянуть к нему руки, перелететь расстояние между домами и оказаться в его объятиях.

Это безумие.

И благословение.

— Мне стоит отпустить тебя, — произнес он.

— Куда? — вздохнула Оливия.

Гарри закашлялся.

— Туда, куда тебе надо идти.

Ей хотелось сказать — «к тебе». Вместо этого, она потянулась к окну, готовая его закрыть.

— Встретимся завтра в это же время?

Он поклонился, и у нее перехватило дыхание. В его движениях было нечто завораживающе изящное, будто он был средневековым рыцарем, а она — его принцессой в высокой башне.

— Почту за честь, — ответил он.

Этим вечером, ложась в постель, Оливия все еще улыбалась.

Да, любовь и правда достойна наилучших рекомендаций.

Через неделю Гарри сидел за столом, уставившись на чистый лист бумаги.

Не то чтобы он собирался что-то писать. Но ему всегда казалось, что он гораздо лучшее соображает за столом, видя перед собой девственно чистый лист. А потому, после долгого лежания в кровати, где он необычайно тщательно изучал потолок и безуспешно пытался изобрести наилучший способ сделать предложение Оливии, он переместился за стол, надеясь, что здесь на него снизойдет озарение.

А оно не снисходило.

— Гарри?

Он поднял глаза, благодарный за передышку. В дверях стоял Эдвард.

— Ты просил меня напомнить, когда настанет время собираться, — сказал Эдвард.

Гарри кивнул и поблагодарил. Прошла уже неделя с того странного и восхитительного дня в Ридланд-хаусе. Себастьян только что не переселился к нему, заявив что дом Гарри гораздо удобнее его собственного (да и кормят здесь значительно лучше). Эдвард стал гораздо больше времени проводить дома и пока ни разу не напился. А Гарри больше не надо было хоть сколько-нибудь серьезно думать о принце Алексее Ивановиче Гомаровском.

Ну, то есть, до этой самой минуты. Поскольку сегодня вечером ему придется посетить праздник в честь русской культуры. Однако, Гарри ждал этого события скорее с энтузиазмом. Ему нравилась русская культура. И кухня. Он не ел нормальной русской еды с тех далеких времен, когда его бабушка была жива и грозно гоняла поваров на кухне Валентайнов. Гарри считал, что икра вряд ли будет, но очень на это надеялся.

И конечно же, там будет Оливия.

Он попросит ее руки. Завтра. Он еще не определился с деталями, но ждать дольше просто не мог. Прошедшая неделя была одновременно благословением и пыткой, которые слились в одной солнечной голубоглазой блондинке.

Она, должно быть, догадалась о его намерениях. Он определенно ухаживал за ней всю неделю — как подобает, с прогулками в парке, с беседами с семьей. И как не подобает тоже — с крадеными полночными поцелуями и беседами через окно.

Он был влюблен. Он уже давно это понял. И единственное, что осталось сделать — это предложить ей руку и сердце. А Оливии — принять их… Он не думал, что она откажет. Она не говорила, что любит его, но ведь и не должна была, не так ли? Джентльмен должен первым открыть даме свои чувства, а он этого еще не сделал.

Он ждал подходящего момента. Им необходимо остаться наедине. Это должно случиться днем — ему хотелось ясно видеть выражение ее лица, чтобы навсегда запомнить его. Он расскажет ей о своей любви и попросит стать его женой. А потом зацелует до потери сознания. И возможно, потеряет сознание сам.

Кто бы мог подумать, что он такой романтик?

Гарри сам над собой усмехнулся, встал и подошел к окну. Занавески у Оливии были отдернуты, окно открыто. Движимый любопытством, он поднял раму собственного окна и высунул голову на улицу, в теплый вечерний воздух. Он немного подождал, надеясь, что она услышала шум открываемого окна, а потом свистнул.

Она появилась почти немедленно, веселая, с блестящими глазами.

— Добрый вечер, — крикнула она.

— Ты ждала меня? — спросил он.

— Ну, конечно же, нет. Но раз уж я сижу в своей комнате, я подумала, что стоит держать окно открытым. — Она оперлась о карниз и улыбнулась ему. — Уже почти пора собираться.

— Что ты наденешь? — О Господи, он говорит как ее сплетница-подружка. Но ему наплевать. Смотреть на нее было слишком приятно, чтобы беспокоиться об этом.

— Мама настаивает на красном бархатном платье, но мне хочется надеть такое, у которого ты сможешь распознать цвет.