– Утыррка! – прорычал поджидающий нас на тропинке Аршхан.

Рхарге, рыча и демонстрируя внушительный оскал, прикрыл меня собой. Не спас! Разряд молнии – и мой нянь завыл, потирая оркский зад. Я заметила, что у степняков какая-то особая любовь к филейной части.

– Утыррка готова просить прощения! – крикнула я, кряхтя под весом вязанки хвороста, которую Рхарге в процессе потирания пострадавшей части тела невольно уронил на меня.

Не помогло, в смысле, не удержала и повалилась под весом вязанки.

– Утыррка, – Рхарге бросился на помощь.

– Ох, – вязанку с меня сняли, но я так и осталась лежать, раскинув руки и разглядывая сверкающий голубоватыми искрами полог. – Красиво…

Аршхан перевел взгляд с распластавшейся меня на недовольного Рхарге, выругался на своем степном и ушел.

– Рхарге запоминать, – усмехнулся мой нянь.

– Что запоминать? – не поняла я.

– Утыррка притворяться мертвой, чтобы Аршхан не наказывать! – Рхарге, фыркая, рассмеялся.

Возвращались мы, оба прихрамывая, я – после падения, Рхарге – после молнии ракарда. В лагере шенге хмуро осмотрел нас и приказал… кабана жарить. У-у! Вообще с появлением степняков шенге приходилось строить из себя сурового вождя и… хочу назад своего доброго папашку!

В стане Аршхана кабан уже жарился, так что нам пришлось тоже поторопиться. Пока Рхарге устанавливал освежеванного шенге кабана на вертел, я торопливо складывала у костра требуемые листики, специи и корешки. Закончив с тушей, Рхарге зажег огонь и начал лениво крутить тушу. Настроение у нас обоих было отвратительное. Чтобы отвлечься, я начала расспрашивать, для чего те или иные приправы.

– Рхарге, это что?

– Зевр, аромат… сильнее, – пояснил орк.

– А это? – Я указала на мешочек с красным порошком.

– Ожге… жжет, – ответили мне, и я поняла, что это перец.

Этих ожге набралось девять видов, и, когда туша немного прогрелась, Рхарге посыпал немного перца, всех видов, на широкий лист, а вот красного взял совсем маленькую щепотку, и всем этим щедро намазал кабана. Аромат мгновенно наполнил все вокруг, и даже степняки повернулись, глядя на нашего кабанчика. Мы с Рхарге радовались возможности утереть им нос, но тут… пламя, совершенно не имея на то видимых причин, резко взвилось и сожгло бок нашей дичи, в результате чего аппетитный аромат сменился запахом гари. И чьих это было рук дело? Правильно мыслите, нам с орком подчеркнуто невинная рожа ракарда тоже показалась подозрительной.

Рыча от злости, мы соскребли обгорелый шмат и продолжили приготовление. Через полчаса наша дичь вновь аппетитно благоухала, и Рхарге начал прикрывать костер листьями, чтобы дым прокоптил мясо, как вдруг… пламя, ревя и потрескивая, вырвалось из-под зелени, и в огненных объятиях за какие-то секунды уничтожило все наши старания. Мы с Рхарге взвыли одновременно!

Я уже искала, чем запустить в ухмыляющегося красивого негодяя, как вдруг заметила… тонкую струйку красного ожге, которая тянулась куда-то в сторону. Резко обернувшись, я увидела невинный-преневинный взгляд шенге. Догадаться, кому предстоит сегодня испытать прелести данной приправы, не составляло особого труда.

– Утыррка идти с Рхарге собирать гнезда, – приказал шенге, набрасывая больше листьев на огонь и сокрушенно глядя на обгорелую тушу.

Мы с орком поднялись и пошли грабить утиные гнезда. Утки, клыкастые и далеко не безобидные, активно выражали протест нашим действиям. Рхарге провел переговоры в форс-мажорном режиме, в результате которых к полной корзине яиц добавились и четыре тушки крупных селезней… мням! Уже покидая камышовые заросли, орк указал на покинутое гнездо.

– Утыррка, тухлые яйца…

Естественно, мы взяли их с собой!

По возвращении в лагерь нас встретил умопомрачающий аромат жареного кабана, довольные лица степняков и угрюмые морды наших, сидящих перед черной обгорелой тушей, которой предстояло быть их ужином. В общем, кажется, нам с Рхарге предстоит ночное дежурство, исключительно во избежание удушения голодными орками.

Пока Рхарге свежевал уток, отдирая перья вместе со шкурой, я торопливо складывала утиные яйца поверх листьев, под чутким руководством шенге.

Ужинали мы все печеными яйцами, ну и каждому по маленькому кусочку от недожаренных уток досталось. Кабана есть никто не захотел, так как сверху он был сгоревшим, а внутри сырым. Степняки откровенно хохотали над нашим лесным народом, и только Оливер с наслаждением ел яйца и даже взял добавки. Я предпочла корешки и кисленькие листочки, которые мне дал шенге.

Подавленное настроение и коллективные завистливые взгляды на кабана степняков резко сменились взглядами недоуменными, когда степные приступили к обжорству. Естественно, я следила исключительно за ракардом, и вот когда прекрасное лицо покраснело, а из глаз брызнули слезы… Ха-ха! Знай наших! Половина степных бросилась к реке, вторая пыталась заесть листьями или запить какой-то вонючей гадостью из бурдюков, но в результате тоже убежали к реке. Я не выдержала первая и стала хохотать, согнувшись и пытаясь замаскировать смех кашлем. Не помогло. Вскоре все лесные начали смеяться над возвращающимися от реки степняками.