Вот они, знаменитые Кротки! Село расположено на двух высотках, пересеченных по центру небольшой речушкой Кощанкой. С запада и с юга его опоясывал Красный бор; с юго-востока прикрывала обширная топь знаменитого Горелого болота. Через Кротки пролегал большак Мстиславль — Заречье, где скрещивались и разбегались по всем направлениям шесть шоссейных дорог с активным движением. Не зря Сергей Гришин сосредоточил здесь целый батальон Ивана Матяша, который контролировал две железнодорожные магистрали и всю эту паутинную сеть шоссеек. Каратели много раз пытались взять Кротки, чтобы уничтожить партизан, которые безраздельно властвовали в этом обширном районе. Иван Матяш смело маневрировал и, уходя в лес, громил карателей. Понеся потери, те в конце концов убирались восвояси. А батальон, имеющий свыше сотни ручных и станковых пулеметов, возвращался на свое место.

Много было разных, несхожих биографий у партизанских командиров. У командира же 5-го батальона она была особенная. О ней мне поведал капитан Назаров во время стоянки в урочище Темного леса.

— Заходит однажды в штаб к Сергею Гришину совсем молоденький паренек, светловолосый, ясноглазый, в штатском пиджачке, в брючках дудочкой, кепочка козырьком назад. С виду ничего командирского — так просто, цивильный парубок. Его долго не пускали в избу, настырный оказался такой, прорвался. Руку под козырек, рапортует. «Вы лейтенант? Не вижу...» — Гришин покачал головой и расхохотался. Паренек так вспыхнул, что даже ясные глаза помутнели. Не говоря ни слова, повернулся волчком и пулей выскочил из хаты. «Смотри какой бойкий!» — удивился Гришин.

Через некоторое время в хату четким командирским шагом вошел тот же самый паренек, но теперь в полной комсоставской форме, в сапогах, с наганом в кобуре. «Вот теперь вижу, что лейтенант»,— проговорил Гришин.

В этом молодом лейтенанте Иване Матяше Сергей Владимирович угадал боевого, способного командира. Потолковав с ним, он назначил его в 1-й батальон командиром взвода. В самые тяжелые дни, когда полк преследовали два гитлеровских генерала — Полле и Гофгартен, Иван Матяш был уже командиром роты, да еще каким! Громил карателей под Дымничами, в Грабалово. И когда встал вопрос, кого послать с боевой группой для глубокой разведки под Смоленском и проведения боевой операции, выбор пал на Ивана Матяша. Пригласил его Гришин к себе и сказал: «Решили мы выпустить тебя, Иван, на широкий простор. После нашего ухода из моей родной Смоленщины уж очень там спокойно зажили разные гарнизоны и гарнизончики.

Пошевели-ка их хорошенько. В деревнях и селах наверняка найдешь раненых бойцов и командиров Красной Армии, подобранных жителями... Давай, браток, сделай этакий глубокий рейд, выясни, что там делается. Действуй по обстановке, в большую драку не лезь, береги людей».

Матяш разгромил и разогнал большое количество фашистских и полицейских гарнизонов, уничтожил несколько волостных управ и за счет разгромленных гарнизонов сумел собрать и вооружить двести девяносто человек. В июле сорок третьего года он вернулся в полк. «Молодец, лейтенант Матяш,— похвалил Гришин.— Целый батальон сформировал. Станет он у нас пятым. А раз так, вот и будешь им командовать».

После разгрома гарнизонов в Пытьках, Знамеричах, а особенно в Сухарях, где батальон начисто уничтожил карателей, забрал у них все пушки и минометы, несколько сот голов рогатого скота, комбат стал ездить на белом коне, надел набекрень папаху, как у Чапаева. Начальником штаба у Ивана Матяша стал Герой Советского Союза майор Терешкин, кадровый командир, пограничник, которого выходили местные жители. Иван разыскал его и привел к партизанам. С тех пор и воюют вместе.

...Едва мы с Терентием вошли в село, на улице нас встретил сержант Семенов и сообщил, что комендант батальона отвел хорошую хату.

— Лейтенант приказал встретить вас. Отдыхайте. А мы будем топить баню.

— Попарит нас Гришин за Глинью,— заметил Терентий.

Сержант испепелил его взглядом, но промолчал. Я поблагодарил Семенова и сказал, что мне надо сначала побывать в санчасти.

Когда я отыскал нужную хату, Терентий поманил меня пальцем и повел на задний двор, где под скирдой соломы, на разостланной плащ-палатке, лежала хозяйская подушка и стеганое одеяло из синего сатина. Потом Терентий принес мне горшок кислого молока. Несмотря на теплый солнечный день, меня знобило, хотелось лечь и заснуть. Обе последние ночи я провел почти без сна. Не успел я согреться под одеялом, как пришел лейтенант Головачев и опустился рядом на солому.

— Места себе не найду! — он сцепил руки на коленях.— Я знал, что вы не одобряете мой заход в эту чертову Глинью.

— Почему знал? — спросил я.

— По вашему молчаливому виду было ясно...

— Почему же уступил в самую последнюю минуту?

— Рядом стоял Бахман, полубосой... Просить начали...— В глазах лейтенанта сверкнуло ожесточение и боль, которая разбередила мне душу. Ничего уже поправить было нельзя, но командиру хотелось выговориться.

— Ведь принял решение идти сразу к месту перехода и вдруг на тебе! — сокрушался Головачев.

— Никогда нельзя менять своих решений, если считаешь, что они разумны. Тем более что большинство было настроено идти прямиком,— проговорил я и натянул одеяло до подбородка. Жалко было лейтенанта, а утешить нечем, но и молчать становилось тягостно.

— Ничего, всякое бывало...— слова мои прозвучали слабо и тут же увяли.

— Да, всякое,— согласился Головачев.— Виноват один я, мне и ответ держать. Так хорошо сходили, эшелон сработали чисто! Тут летчики встретились, как на грех...

Это были слова, полные горечи и сострадания. Что я мог ему ответить?