— Ты обещал это. Только сегодня вечером ты мне это обещал.

— Только чтобы тебя успокоить. Это была большая ошибка. Надо было арестовать твоего капитана Василовича и передать его Маршитьянину. Если бы Боза его допросил, сидели бы сейчас все его подельники за решеткой. Уж на него-то всегда можно положиться.

— Не говори: твой капитан Василович.

Драга отодвинулась от него, по тону, которым она сказала это, он понял, что обидел ее.

— Он же был твоим любовником, или не так?

— Да, был. Ты всегда знал об этом. Но я хочу тебе кое-что сказать, Саша. И пожалуйста, поверь мне, потому что завтра, наверное, меня убьют, а я не хочу прогневать Бога враньем перед смертью.

— Нет, о смерти не может быть и речи.

Она положила ему ладонь на рот, чтобы не слышать его протестов.

— Послушай меня, пожалуйста. Я никогда не отрицала, что у меня до тебя были мужчины. Но с тех пор, как я переехала в дом на улице Короны…

— На улице Драги, — поправил он.

— Она скоро снова будет называться улица Короны. Так вот, с тех пор, как я переехала в этот дом, у меня никого, кроме тебя, не было. Я клянусь тебе моей бессмертной душой, и пусть я вечно буду мучиться в аду, если это не правда. Два с половиной года я жила в грехе с тобой, и, если это сделало меня потаскухой, пусть, я такая, но я была твоей потаскухой. Я…

Она замолчала. Снова послышался шум, громче, чем прежде, нечто, похожее на рев зверей, перемежаемый грохотом перевернутой мебели.

— Они уже недалеко, — прошептала Драга. — Они в салоне! Слышишь, как колотят по роялю!

Александр хихикнул.

— У них ведь наверняка ни у кого никогда не было рояля в доме. Хотят немного поупражняться.

— Ты нисколько не боишься, — с удивлением сказала она.

— Нет. Нисколько не боюсь. Король никогда не боится.

Она снова услышала его хихиканье и поняла, что он говорил искренне. Он не испытывал никакой боязни или страха, которые ее мучили, происходящее на него никак не действовало. Ей пришло в голову, что она — за исключением той достопамятной ночи в Висбадене, когда он мальчишкой забрался к ней в постель, — ни одного-единственного раза не видела, чтобы он чего-то испугался. Наверное, в этом был ключ к его характеру и к загадке непредсказуемого своенравия методов его правления. В тринадцать лет его провозгласили королем, причем провозгласил сам отец, единственный авторитет, который Александр признавал. Когда Милан встал перед ним на колени и поцеловал руку юного короля, в юношеском сознании окончательно укрепилась вера в свою непогрешимость. Он был король, а короли не только непогрешимы, но и не боятся последствий своих поступков. Божьей милостью король — поэтому Бог несет за него ответственность и должен защищать его от всех зол на свете. Самое странное заключалось в том, что Александр вообще в Бога не верил, во всяком случае так, как Драга. Или на место Бога он ставил провидение, — в конце концов, это одно и то же.

Время затишья, когда заговорщики обыскивали помещения для слуг, Драга провела большей частью в молитвах, стоя на коленях на старом деревянном полу. Иногда она вставала и пыталась что-нибудь разглядеть из окна.

— Куда же они все подевались? Где дворцовая охрана? Где Лаза? Никодим? Никола? — спрашивала она Александра. — Саша, я чувствую, их всех убили. Иначе они давно были бы здесь. Почему я не разрешила Николе вернуться к его Нанетте? А Никодим, он вообще не хотел быть наследником престола. Еще сегодня утром он умолял меня, заклиная небесами, разрешить ему уехать. Он такой умница, мой Никодим.

— Отчего же он ведет себя так по-идиотски, если он такой умница? Умудрился поссориться со всем офицерским корпусом. По мне, твои братья могут жить где угодно — в Париже или Брюсселе. Я не собираюсь силой заставлять скупщину принимать закон о престолонаследии!

— Нам отсюда живыми не выйти, — горестно прошептала Драга.

— Неправда, — возразил Александр с непоколебимой уверенностью.

— Ох, если бы у меня было столько мужества, как у тебя, Саша.

Впервые с тех пор, как Драга его знала, она чувствовала себя ребенком, а в нем видела взрослого.

Так стояли они, обнявшись и поддерживая друг друга, когда услышали снова приближающийся топот.

— Это опять они! — прошептала Драга.

— Подожди! Может быть, это охрана идет к нам на помощь.

Приближающийся громкий шум и доносившееся с разных сторон эхо быстро рассеяли надежды — это была не охрана, опасность становилась все ближе. Ворвавшиеся попали в будуар. Звон разбитого фарфора мешался с проклятиями впавших в бешеную ярость мятежников.

— Ваза из севрского фарфора, ее подарил твоему отцу президент Карно, — сказала Драга. — Ужасно жалко. Она неповторима.

Александр внимательно прислушался.

— Эти мерзавцы пьяны. Их не так много, не больше двадцати. Напились где-то вместе и решили штурмовать Конак. Это не запланированный переворот, что-то вроде спонтанной вспышки. Они пьяны и вообще не понимают, что творят.

— Не обманывай себя, Саша, они прекрасно все понимают. Как раз этого мы уже давно опасались. Кажется, что…

Ее слова утонули в грохоте взрыва, которым была взорвана дверь в спальню. Драга вскрикнула, но тут же закрыла ладонями рот, чтобы заглушить полные страха рыдания, буквально потрясавшие ее.

Эхо от взрыва еще долго разносилось в разные стороны. Сквозь тонкую щель между железной дверью и рамой можно было слышать обрывки слов, доносившихся из расположенной рядом спальни. Александр больше не мог заблуждаться насчет природы восстания. Ворвавшиеся осыпали проклятиями и его и королеву, вымещая злобу на супружеской кровати. Он безошибочно различил голоса людей, в чьей преданности никогда не сомневался.

— Это полковник Мишич, — прошептал он Драге.

— Боже мой, они тащат за собой генерала. Он должен сказать им, где мы, но никогда не скажет. Боже, благослови нашего Лазу.