Шрифт:
Вот такой сюр.
Что произойдёт, если нарыв лопнет? Лучше не задаваться такими вопросами, иначе совсем спятить можно… если, конечно, я ещё в своём уме, в чём легко усомниться…
Всё было ужасно, ужасно! Мучило ощущение, будто внутри погасла лампочка. Как с этим справиться?
Когда гаснет лампочка – наверное, это и есть старость.
Когда кончаются физические и моральные силы, и ты не можешь двинуться ни туда, ни обратно. Когда сам себя не принимаешь. Когда не можешь выбрать себе одежду…
Я пока что молода! – опомнилась Ольга. И я знаю, что в этой схватке – победа за мной. Я отбриламерзавку, отбрила качественно, где-то даже изысканно.
Как ни смешно, она испытывала гордость.
Вот только что это даёт? Заноза-то осталась.
Он – в Питере, в пустой квартире… Невозможно поверить в обман, но, рассуждая здраво, почему бы и нет? Почему Вика не могла туда приезжать? И оставаться. Там тихо, спокойно, весь дурдом из Питера и Постно съехал на дачу…
Так что же – звонить? Сначала на кафедру. Хотя бы голос его услышать, настроение понять. Иначе – аут.
Ольга закрыла глаза.
Ещё минутку, попросила она непонятно кого. Всего лишь минутку… подумать, понять… включиться, настроиться…
Она – в электричке. Стоит, сесть негде. Жарко, тесно, потно. В ногах – куча сумок, в голове – мерзость. Она пытается анализировать эту мерзость, но получается не очень. Эфемерная Вика, разговор на отчаянном мажоре, когда слова приходят быстрее мыслей, – всё отодвинуто. В центре мира – отражение в зеркале. Никак его не разбить, не растворить, не затянуть шторой.
Спроси Ольгу сейчас: что чувствуешь? Она ответит: «Чувствую себя лошадью, обтекающей по зеркалу», – хотя, что эта белиберда означает, не смогла бы объяснить…
А вот и дача. Мальчики – шесть лет плюс три. Свёкор со свекровью. Крошечный одноэтажный домик без чердака, состоящий только из комнаты и веранды; в комнате – она с детьми, бабушка с дедушкой – за стеной. Это ужас, это страшно. Выпрыгнуть некуда. Отношения с родителями мужа сложные, не зря молодая семья переехала когда-то из Питера в Постно. Дни тянутся, как каторга. Где покажут, там копай, что скажут, то и делай. Она суетится, носится по участку: с детьми, с обедом, с тарелками, с лопатой в огороде, со стиркой, а муж… Муж, о котором сказали, что он где-то с кем-то спит, далеко.
Обидно.
Даже покурить нормально нет возможности, бабушка с дедушкой этого не любят. И при детях нельзя. Она берёт таз с бельём, идёт на ручей полоскать, там и курит втихаря.
И всё это время в мозгу крутится мельница, перемалывая произошедшее. Сомнения, как опухоль, дают метастазы…
Самый важный, самый тяжёлый момент – когда в выходные приезжает муж. И сразу зовёт прогуляться! Она пугается. Не знает, чего ждать. Позвонила ему та женщина или нет? О чём будет разговор? Если вдруг он скажет: «Мы с Викой обсудили ситуацию и решили так-то и так-то», – что с этим делать? Бежать, взяв детей в охапку… но как им всё объяснять?
Это её лучшая театральная роль за всю жизнь. Что там разговор с гипотетической любовницей мужа! Ты прогуляйся потом с ним по садоводству – это да… А он весёлый, хохмит, говорит о пустяках и ни слова о главном. То ли актёр, блин, такой, то ли и вправду – ни сном, ни духом.
Вот и думай…
Она очнулась.
Не сразу сообразила, где она и что. Если верить настенным часам, прошло, дай Бог, секунд десять. А то и – секунда.
Увиденные сценки были настолько реальны, словно всё это уже случилось. Галлюцинация? Фокусы подсознания, вышедшего из-под контроля? Отмахнуться и забыть? Но что, если… что, если – так оно и будет…
Кроме того, были ведь и другие видения – после электрички и дачи, после прогулки по садоводству! Отрывочные картинки будущего вихрем пронеслись перед глазами, прежде чем Ольгино сознание окончательно вернулось в квартиру, и показывали они почему-то дни рождения, поджидающие Ольгу впереди.
Как на праздновании тридцати трёх лет она грохается в обморок, едва муж заканчивает тост…
Как на сорок два ей звонит некий Юрий Михайлович, трусливое и завистливое ничтожество, называет её старухой, и она с тоской осознаёт, что в сорок два и впрямь можно быть старухой…
Как она празднует пятидесятилетие; а для женщины, оказывается, настоящий подвиг – отмечать эту дату, – из пяти её подруг на свой полтинник одна сваливает в Таиланд, вторая – на Байкал, третья с четвёртой забиваются по квартирам и неделю не отвечают на звонки, а пятая ложится на обследование; однако Ольга, вопреки всему и всем, закатывает пир с десятками гостей, и девчонки говорят ей спасибо…
Что это всё было?
Она со скрипом встала и взялась за телефон, стараясь не смотреть на зеркало. Выросшая там гадость уже не походила ни на нарыв, ни на каплю, скорее, на распускающуюся почку, давшую побеги. Черные стебельки тянулись к Ольге.