Я слышу свист летящего лезвия.

Я запоздало оцениваю сноровку главаря.

Я уклоняюсь влево достаточно быстро, чтобы избежать попадания в сердце, но лезвие успевает войти по самую рукоятку в правое плечо. Боль невообразимая; мои конечности слабеют. Я невольно падаю на колени и пытаюсь вытащить нож. Другие двое быстро бегут в мою сторону, и я знаю, что через пару секунд они меня настигнут. Главарь не спеша спускается по лестнице с трибун. Вдруг я осознаю, что нож, торчащий у меня из плеча, мой собственный. Очевидно, вожак был свидетелем нашей разборки с Полом, но ему как–то хватило времени вызволить у последнего мой нож и встретить меня тут в Колизее. Насколько же он силен? Смогу ли я, будучи раненой, противостоять ему?

Я подозреваю, что нога у Пола больше не болит.

Сейчас моя непосредственная проблема — другие двое. Мне удается вытащить нож как раз в тот момент, когда первый склоняется надо мной, чтобы добить меня. Резким движением я замахиваюсь ножом и вонзаю его в череп противника. Я слишком слаба, чтобы увернуться от его падающего тела. Я резко ударяюсь об землю, а сверху меня придавливают сто килограммов человечины. По моему боку стекает кровь из поврежденной артерии в глубине плеча, и в какой–то момент я даже боюсь потерять сознание. Но я не буду лежать, пока враг стоит. Я сбрасываю с себя тело мертвого вампира, как раз когда третий заносит ногу над моим лицом. Этот не очень быстр, и мне удается увернуться от удара. Все еще на земле, ворочаясь в собственной крови, выбросом стопы я ударяю его по правой голени, ломая кость. Он с криком падает, и в следующий момент я уже сижу на противнике сверху, пригвоздив коленями к траве его массивные черные руки. Главарь не спеша приближается, все еще считая меня легкой добычей. Я впервые сомневаюсь, что мне стоит здесь оставаться. Вопреки планам, у меня нет времени поподробнее расспросить вампира, которого я прижимаю к земле. Я хватаю его за волосы у самых корней.

— Кто ваш главный? — требую я. — Как его зовут?

Этому явно не больше двадцати пяти, а вампиром он пробыл не дольше месяца. Заблудшая овечка. Даже увидев, что сталось с его друзьями, он все еще не осознает масштаба нависшей над ним угрозы. Он усмехается; думается, что его опыт бессмертия окажется недолгим.

— Иди к черту, стерва, — отвечает он.

— Это чуть позднее, — замечаю я. При других обстоятельствах я бы с ним побеседовала и попытала. Вместо этого я обхватываю руками его шею и, прежде чем он успевает вскрикнуть, сворачиваю ему голову, ломая все шейные позвонки. Он безжизненно затихает. В следующий момент я вновь на ногах, извлекаю свой нож из черепа жертвы номер два. Их предводитель, видя, что я завладела оружием, не ускоряет и не замедляет шаг. Его лицо выражает причудливую смесь отрешенности и стремления. За пятьдесят метров от меня он выглядит полным психопатом. Что ж, через минуту он будет мертвым психопатом, думаю я. Зажав нож в левой руке, я замахиваюсь и швыряю его прямо в сердце противника так же, как он недавно целился в мое. Я знаю, что не промахнусь.

И в некотором смысле я не промахнулась. Но все же я не попала.

Он поймал нож на лету, в считаных сантиметрах от груди.

Он поймал его за рукоятку, а такое даже мне не под силу.

— О, нет, — шепчу я. — Этот парень силен, как Якша.

Не думаю, что он собирается обсуждать наши разногласия. Развернувшись, я кидаюсь к туннелю, через который вышла на арену. Плечо пульсирует, а сердце вот–вот выпрыгнет из груди.

С каждым шагом я чувствую, что он может стать последним. Вот–вот в воздухе снова просвистит нож и вонзится мне между лопаток, глубоко войдя в мое, уже раненное, сердце. Может быть, это и к лучшему. Может быть, тогда боль наконец меня отпустит. Но в глубине души я не хочу, чтобы она проходила. Боль напоминает мне, что я жива и что моя жизнь дорога мне, хоть я иногда и небрежно обращаюсь с жизнями других. К тому же, если я умру, а он останется жить, что за жизнь настанет на земле? Сомнений нет — от пего нельзя ждать ничего хорошего, я знаю.

Он не убивает меня. Однако и не дает мне уйти. Он ускоряет преследование. Я думаю, он хочет поговорить со мной на собственных условиях, прежде чем выпить мою кровь. Он хочет сначала высосать из меня силу, а потом почувствовать, как я умираю у него на руках. Но я не доставлю ему такого удовольствия.

Я бегу по длинному туннелю; подошвы моих сапог стучат по бетону, как пулеметные пули. Его шаги подбираются сзади все ближе, словно языки пламени, выигрывая метр за метром. У меня просто нет сил убежать от него. Хотя мой план и не в этом. После убийства охранника эти ночные братья не потрудились забрать его револьвер. Когда я входила в Колизей, я была так уверена в своей неуязвимости, что тоже его не взяла. Теперь он — моя единственная надежда. Если я доберусь до револьвера раньше, чем мой преследователь до меня, то я покажу и ему, каково это — истекать кровью от смертельных ран. Я невелика — всего сорок девять килограммов без одежды, — а уже потеряла не меньше литра крови. Мне отчаянно нужно остановиться, сделать передышку, залечить раны. Револьвер охранника даст мне такую возможность.

Я добираюсь до тела охранника, когда чудовище всего метрах в тридцати от меня. Он мгновенно угадывает мои намерения. Доставая револьвер из кобуры, краем глаза я вижу, как вампир заносит нож. Сейчас он им воспользуется, не волнуясь о том, что прольет остатки моей крови. Он должен знать, как сложно поймать или уклониться от летящей в тебя пули, особенно если она выпущена другим вампиром. Я же все еще надеюсь увернуться от брошенного им ножа. Крепко сжав револьвер, я прыгаю высоко вверх, будто взлетая по невидимой оси. К сожалению, мой маневр не застает его врасплох. Когда я открываю огонь, его нож, мой нож, во второй раз вонзается мне в тело, на этот раз в живот около пупка. Больно. Господи, не могу поверить, что мне так не везет. Правда, есть шанс, что я выживу, а вот от него удача точно отвернулась. Опускаясь на землю после прыжка, я открываю огонь по нему на пределе своих сил; он пытается избежать смертельного ранения. Одна пуля попала ему в живот, одна — в шею, одна — в левое плечо и две — в грудь. Падая на землю, я ожидаю, что он тоже должен упасть.

Однако он не падает. Пошатываясь, он продолжает стоять.

— О боже, — шепчу я, падая на колени. — Неужели этот ублюдок не умрет?

Истекая кровью, мы смотрим друг на друга сквозь черные тени нависающих трибун. Наши взгляды встречаются, и я с новой ясностью вижу в его глазах тревогу — что–то, что ни человек, ни вампир не желал бы выставлять напоказ. У меня закончились патроны. На его лице некое подобие улыбки — не знаю, что его так забавляет. Потом он разворачивается и исчезает в темноте, так что я больше не вижу и не слышу его. Вынимая нож из голого живота, я без сознания падаю на землю, пытаясь дышать сквозь красную муть агонии. Не могу припомнить другой такой паршивой ночи.

Но я — Сита, я существую с начала истории человечества, я — вампир с непревзойденной выносливостью, разве что только не в сравнении с этим субъектом, чьего имени я так и не знаю. Он жив, я не сомневаюсь. Через двадцать минут катания по бетону я понимаю, что выживу. Наконец–то мои раны начинают затягиваться, и я могу сесть и сделать глубокий вдох. До того прокола в сердце они бы зажили за две минуты.

— Наверное, я старею, — бормочу я.

Вампиров поблизости не слышно. Зато Колизей окружен полицией. Засунув нож под штанину, я хромаю обратно по коридору на поле. Я нахожу кран и смываю с себя кровь, сколько получается смыть. На плече и на животе нет шрамов. Однако я потеряла много крови, чувствую страшную слабость, а теперь еще должна волноваться о полиции. Патрульная машина останавливается у арены. Наверное, кто–то сообщил о стрельбе. Здесь так много трупов, что было бы ошибкой допустить, чтобы меня поймали в Колизее. Меня заберут в участок, и мне трудно будет объяснить состояние моей одежды. Мне приходит мысль притаиться внутри, пока все не стихнет. Но нет, это может занять часы, если не дни, а мне не терпится вернуться домой и обсудить с Реем дальнейшие действия.