Завершать мероприятие собрались уже за полночь. Контрразведчик словно бы не проявлял никакого интереса к тому, что будет дальше. Видимо, решил полностью довериться своим новым друзьям, а заодно и кое-какую дополнительную информацию получить, и фактическую, о нравах и обычаях местной жизни, и психологическую, касающуюся Фёста и девушек.

«Будет тебе информация, – подумал Вадим, сразу разгадавший тактику Мятлева. – Куда мы тебя, на твой взгляд, определить можем? В отель – едва ли. С гостями так не поступают, здесь пусть и другая страна, но не Германия. Значит, рассчитываешь, на квартиру пригласим. Вопрос – на чью? К кому-то из девушек – едва ли. Ты знаешь, что обе они – офицеры в невысоких чинах, апартаментами, позволяющими без проблем разместить у себя постороннего мужчину, наверняка обзавестись не успели. Остаюсь я. Вот ты сразу и узнаешь, как здесь «перебежчиков» благодарят, да и адресок на всякий случай запомнишь…

Будь сейчас другие обстоятельства, правильнее всего – перекинуть Мятлева обратно, дружески попрощаться, поблагодарив за приятно проведённое время. Герте – «сделать поклоннику глазки», тонко намекнуть, что не откажется от следующего свидания. И пусть отправляется ночевать домой, в объятия жены, заодно и дозревает.

Но сейчас приходится форсировать ситуацию, не выпуская добычу из рук. Кто может знать, что за следующие сутки случится с клиентом и с ним самим? Вплоть до самой нелепой случайности, вроде вылетевшего на красный светофор придурка в «Лексусе» с «красивыми номерами». Или – более агрессивные коллеги проделают с ним то, что дон Рэба с братом Абой и отцом Цупиком [148] . Всем – хоть прогрессорам, хоть контрпрогрессорам подобных вариантов следует опасаться. Коридоры Лубянки или коридоры «Министерства охраны короны» – не один ли чёрт для тех, кого по ним грубо волокут или даже вежливо ведут?»

– Ну так что, – обратился он к подругам, – ко мне, что ли, пойдём? Время детское, ещё и «тридцаточку» расписать можем. – Мнения Леонида он не спрашивал, раз в гостях – делай, что скажут.

– Неужто, барышни, вы и в преф играете? – недоверчиво восхитился Мятлев.

– Как каждый уважающий себя офицер, – гордо ответила Людмила, а Вадим добавил:

– И тебя, раз ты у нас генерал, на одних девятерных разденут [149] .

– Так я что, я с удовольствием…

Весёлая компания отправилась, никуда не спеша, через Театральную площадь, по залитой светом фонарей и реклам, заполненной гуляющей публикой Петровке на Столешников. Ляхов ничем не рисковал, в этом мире Контрразведчику совершенно всё равно, где квартирует его будущий «фронткамрад» [150] , а вот как – пусть полюбуется. То, что оттуда можно почти свободно, как через турникет метро, переходить в их общую реальность, он сообщать не собирался.

И сам факт, что клиент должен бы сильно удивиться, поняв, что Ляхов и там, и здесь проживает по тому же самому адресу, его не волновал. Пусть воспримет это как ещё одну загадку «конгруэнтно-параллельных миров», делающую картину мироустройства окончательно непостижимой.

Мятлев жадно впитывал атмосферу ночной Москвы, столицы государства, где почти век не было никаких потрясений и ужасов, где короткая Гражданская война забылась так же, как свой восемнадцатый год в Германии. Где гуляющие по улицам, сидящие в бесчисленных ресторанчиках, кафе и пивных люди и вообразить не могут, что возможны в природе «коллективизация», «индустриализация», «большой террор» и уж тем более Великая Отечественная и сопутствующие ей войны, включая «холодную».

Очень хорошо рассчитал Ляхов. Внезапный вброс человека в несопоставимую со всем его жизненным опытом реальность, как условную «ивановскую ткачиху» восьмидесятого года в Западный Берлин, да с пачкой дойчмарок в клеёнчатой сумочке, весьма способствует перемене взглядов. Или хотя бы – настроения. А если рядом с тобой девушка, поразившая не только воображение, но и куда более глубокие структуры личности, и ты великолепно понимаешь (не дурак же – специалист), что рассчитывать на её благосклонность, а то и намного большее можно только в одном-единственном случае – если её мир станет и твоим.

Не он первый, не он последний. В Министерстве наперечёт, поимённо знают и помнят всех, кто изменил долгу и перебежал на сторону врага за последние семьдесят лет. Может, и были такие, кто – из «подлинных убеждений» или обоснованного страха за свою жизнь, но то все в сталинские времена. Прочие же – из-за толстого гамбургера и длинного доллара. Но Мятлев ни присяге изменять не собирается (не предусмотрено Присягой таких коллизий), ни на сторону врага перебегать (иначе с тем же успехом чтение дореволюционных книг можно предательством объявить).

Глядя по сторонам, фиксируя в памяти каждую, пусть для местных жителей незначительную, давно привычную деталь, Леонид Ефимович думал: «Да куда тут всем Лондонам, Парижам, Нью-Йоркам, вместе взятым? На порядок лучше, красивее, спокойнее, богаче. Самое же главное – это настоящая Держава, где, без всяких коммунистических заморочек, «всё для человека», и тот же человек другому «товарищ и брат». Поскольку давным-давно каждый здесь имеет «своё», и инстинкт «делить чужое» практически утрачен. Ради такой «новой Родины» (а, по правде говоря – «старой и истинной») стоит и потрудиться и рискнуть головой, если придётся».