И Невзгодин с сочувствием взглянул на Аносову. Как не похожа она была теперь, притихшая, грустная, словно бы виноватая, — на ту самоуверенную, блестящую, «великолепную» вдову, которую он видел раньше!

Точно благодарная за этот взгляд, Аглая Петровна протянула Невзгодину свою выхоленную белую руку. Он почтительно поцеловал ее, а Аглая Петровна крепко пожала руку Невзгодина и проговорила:

— Значит, есть надежда, что мы можем быть приятелями?

— Отчего же нет…

— И пока вы будете изучать меня… я буду иметь удовольствие вас видеть…

— Боюсь, не надоем ли?

— Не кокетничайте…

— Впрочем — надоем, вы прикажете не принимать. Это так просто.

— Но только этого вы не скоро дождетесь… А теперь будем чай пить… Пойдем в столовую или здесь?..

— Здесь у вас отлично…

— Ну, так здесь…

Аносова подавила пуговку и велела подавать самовар.

— А вы сегодня были на похоронах? — спрашивала Аносова.

— Был.

— Надеюсь, Найденов не явился?

— Да и вообще мало было.

— Я слышала, мать Перелесова приехала!

— Да?.. Несчастная!.. Она теперь осталась без всяких средств после смерти сына. Он ее содержал.

— Спасибо, что сказали.

— А что?

— Как что? Необходимо устроить старушку!.. — участливо промолвила Аносова.

— Истинное доброе дело сделаете, Аглая Петровна.

— Завтра же напишу Сбруеву. Пусть придумает форму помощи, не обидную для старушки.

— А вы как думаете ее устроить?

— Предложу ежемесячную пенсию. Пятьдесят рублей пожизненно. Довольно?

— Конечно. Сердечно благодарю вас за старушку, Аглая Петровна! — горячо промолвил Невзгодин.

Он был решительно тронут ее отзывчивостью и быстротою решения. А он прежде думал, что великолепная вдова благотворит только из тщеславия, чтобы о ней говорили в газетах. Нет, она положительно добрая женщина!

— Есть за что благодарить! — с грустной улыбкой ответила Аглая Петровна.

Слуга подал маленький серебряный самовар, поставил варенье, сливки, ром и лимон и удалился.

— Вам крепкий?

— Нет…

Невзгодин глядел, как умело Аглая Петровна заварила и потом перемыла стакан и чашку.

— А еще где вы были сегодня, Василий Васильич? У Маргариты Васильевны были?

— Вчера был…

— Вы, кажется, часто у нее бываете?

— Нет…

— Что так?.. Окончили ее изучать?

— Я Маргариту Васильевну не изучал. Я просто был в нее влюблен прежде…

— И долго?

— Долго.

— А что значит по-вашему: долго?

— Два с половиною года. Согласитесь, что очень долго.

— А теперь?

— А теперь мы добрые приятели, вот и все!

Аглая Петровна радостно улыбнулась. Но вслед за тем спросила:

— Но отчего же она не любит своего мужа?

— Могу вас уверить, что не из-за меня… Да, кажется, ни из-за кого, а просто так-таки не любит. Это хоть редко встречается, но бывает…

— А Николай Сергеич так ее любит!

— Вольно же. Люби не люби, а насильно мил не будешь, Аглая Петровна.

— Да, не будешь! — значительно проронила молодая женщина.

Она подала Невзгодину чай и спросила:

— А вы не боитесь возвращения чувства?

— Оно не возвращается… А бедную Маргариту Васильевну придется огорчить! — резко оборвал Невзгодин тему беседы.

— Чем?

— Ваше письмо не подействовало.

— Какое? Я ничего не понимаю.

— Письмо к Измайловой. Я был у нее сегодня.

— И что же?

— Разумеется, отказ. Впрочем, я этого и ждал. По-моему, большая ошибка со стороны Маргариты Васильевны было давать мне такие поручения… Измайлова, говорят, любит антиноев до сих пор… Ну, а я… сами видите, что невзрачный кавалер… Тем не менее я рад, что видел знаменитую Мессалину в отставке. И какая же она страшная, эта раскрашенная старуха!..

— Как же она вас приняла? Расскажите.

— Не особенно любезно. Осмотрела с ног до головы и, прочитавши ваше письмо, недовольно повела своими накрашенными губами и наконец просила изложить, в чем дело… Несмотря на все мое красноречие, — а я был красноречив, даю вам слово! — Измайлова отнеслась к затее Маргариты Васильевны прямо-таки неодобрительно. «Какие театры да лекции для рабочих? Я этому не сочувствую…» Ну, спросила, конечно, дали ли вы пятьдесят тысяч или пообещали только, и когда я сказал, что пообещали, она… усмехнулась довольно-таки, признаться, многозначительно…